В три короба сгребу листы мои, записки.
И врать себе зачем? Буржуйка любит слог,
Вдруг зажужжит шмелем и замурлычет киской,
И загудит в трубу, и скажет мудро: "Бог
Шептал тебе, теперь - он словом согревает,
Иди стели постель, и брось в меня стихи.
От басен января, до палиндромов мая,
Люблю твои слова, писака от сохи!
Сохатые в лесу, лиса за перелеском,
Грачи, рвачи, врачи... Мечи слова, мечи!
Гори оно огнем: сонеты, стансы, пьески...
Иди ко мне, иди, топи меня в ночи!"
Да что говорить, топка стихам что терновый куст, возвращаются закалёнными и снова на бумагу ;)
это точно!
И мне нравится.)
рад!
Все-таки очень симпатичное. Номинирую в шорт http://www.reshetoria.ru/obsuzhdeniya/shortlist/ следите. )
Анатоль, здорово, что говорить)
Мастер слова)
ломастер, скорее))
У меня стих новый Эдельвейс. Глянь?...
Странно, нет никакого оповещения, о любимых авторах)
Грачи, рвачи, врачи... Мечи слова, мечи!
Все что есть на "чи" в строку мечи
и мечу!
может писаку с сохой уберем, в фонтан куданить, чета он здесь портит строчку( так чета подумалось) а стихотворение хорошее у Вас
Нет. Тогда все мои дачные потуги нужно перечеркнуть.
))дача - это вещь, тама смыслово стоит посмотреть,( а моженть нет) если любит слова , то писакой не назовет, назовет если не любит, писатель моженть или еще ченить, хотя, да и бох с ним)так-то хорошо вышло
Свежие мысли, между прочим, в этом стихотворении. И снова не один слой понимания. ЛГ топит печку-буржуйку, чтобы согреться. Если это нынешнее время, то, скорее всего, он в промёрзшем садовом домике. И он топит печь стихами, которые шептал ему Бог, которые не давали спать. Набралось аж три короба. И также здесь можно увидеть смысл «наврать с три короба» — слова ради слов, которые не несут той истины, которую жаждет поэт. И набралось слишком много стихов, которые тяготят, и их съедает огонь. «И врать себе зачем? Буржуйка любит слог». Он говорит ЛГ: «Давай ещё, это хорошая пища, это жертва». «Иди ко мне, иди, топи меня в ночи!» — иди к огню, и в этом случае огонь можно рассматривать как очищающее состояние, горение, жизнь. Тем более что вокруг настоящая не выдуманная природа с животными и вечным выживанием: «Сохатые в лесу, лиса за перелеском», — которое дарит остроту ощущений и состояние настоящей жизни. «Люблю твои слова, писака от сохи!», — говорит печь ЛГ, намекая на то, что это не рафинированный поэт из некоего избранного кружка, а человек из народа, изъясняющийся просто и безыскусственно. «Гори оно огнем: сонеты, стансы, пьески...» — хотя не так уж и просто )) ЛГ знает много форм стихосложения. Но все они ждут сожжения для… может быть это конец жизни, а может начало нового этапа…
Спасибо, именно этот ЛГ подсказывал мне...
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион "Аккадемиа" вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.
II
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
III
Венецийских церквей, как сервизов чайных,
слышен звон в коробке из-под случайных
жизней. Бронзовый осьминог
люстры в трельяже, заросшем ряской,
лижет набрякший слезами, лаской,
грязными снами сырой станок.
IV
Адриатика ночью восточным ветром
канал наполняет, как ванну, с верхом,
лодки качает, как люльки; фиш,
а не вол в изголовьи встает ночами,
и звезда морская в окне лучами
штору шевелит, покуда спишь.
V
Так и будем жить, заливая мертвой
водой стеклянной графина мокрый
пламень граппы, кромсая леща, а не
птицу-гуся, чтобы нас насытил
предок хордовый Твой, Спаситель,
зимней ночью в сырой стране.
VI
Рождество без снега, шаров и ели,
у моря, стесненного картой в теле;
створку моллюска пустив ко дну,
пряча лицо, но спиной пленяя,
Время выходит из волн, меняя
стрелку на башне - ее одну.
VII
Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,
книгу захлопнув, не крикнет "ратуй!",
в плеске зеркал захлебнуться рад.
VIII
Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.
IX
Скрестим же с левой, вобравшей когти,
правую лапу, согнувши в локте;
жест получим, похожий на
молот в серпе, - и, как чорт Солохе,
храбро покажем его эпохе,
принявшей образ дурного сна.
X
Тело в плаще обживает сферы,
где у Софии, Надежды, Веры
и Любви нет грядущего, но всегда
есть настоящее, сколь бы горек
не был вкус поцелуев эбре и гоек,
и города, где стопа следа
XI
не оставляет - как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю -
не оставляет следов глубоких
на площадях, как "прощай" широких,
в улицах узких, как звук "люблю".
XII
Шпили, колонны, резьба, лепнина
арок, мостов и дворцов; взгляни на-
верх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем, башне,
несокрушимой, как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.
XIII
Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
лицом, сравнимым во тьме со снятым
с безымянного пальца кольцом, грызя
ноготь, смотрит, объят покоем,
в то "никуда", задержаться в коем
мысли можно, зрачку - нельзя.
XIV
Там, за нигде, за его пределом
- черным, бесцветным, возможно, белым -
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.
1973
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.