Мой Гумилёв не дожил до ГУЛАГа,
До урок, марширующих, что рать,
До мест, где заключённый, как собака,
Свой жалкий пай пытается урвать,
До голода, до заковских вагонов,
До рельсов, уходящих в никуда,
До низостных шаблонных эпигонов
Его литературного труда,
До Ани, утопающей в блокаде,
До Лены, умирающей в нигде,
До типовых хрущёвок в Ленинграде,
До седины в обвислой бороде,
До строящих амурскую дорогу
В бескрайних рамках нового пути.
Мой Гумилёв не дожил. Слава Богу.
Какое счастье – вовремя уйти.
А я смотрю на мир и мне противны
Политкорректность, ложь, кирпичность лбов,
Поп-звёзды, графоманы и кретины,
Синдром освободившихся рабов,
Излишняя – до глупости – свобода,
Ударившая, как электрошок.
Иосиф Бродский умер. Слава Богу.
Пожалуй, тоже вовремя ушёл.
В те времена в стране зубных врачей,
чьи дочери выписывают вещи
из Лондона, чьи стиснутые клещи
вздымают вверх на знамени ничей
Зуб Мудрости, я, прячущий во рту
развалины почище Парфенона,
шпион, лазутчик, пятая колонна
гнилой провинции - в быту
профессор красноречия - я жил
в колледже возле Главного из Пресных
Озер, куда из недорослей местных
был призван для вытягиванья жил.
Все то, что я писал в те времена,
сводилось неизбежно к многоточью.
Я падал, не расстегиваясь, на
постель свою. И ежели я ночью
отыскивал звезду на потолке,
она, согласно правилам сгоранья,
сбегала на подушку по щеке
быстрей, чем я загадывал желанье.
1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
