Если ты не хочешь, чтобы тебя забыли, как только ты умрешь и сгниешь, пиши достойные книги или совершай поступки, достойные того, чтобы о них писали в книгах
Ты знаешь, что будет: не мне толковать стигматы,
Не мне объяснять их значенье таким, как ты.
Когда-нибудь дети возьмутся за автоматы,
На месте Москвы строя город своей мечты.
На старых высотках взрастят огневые точки,
Метро перекроют: здоровье — в ходьбе пешком —
И вытравят ленточным методом на поточке
Любого, кто детям покажется стариком.
У всех будет чёткое право на выбор казни,
Страшащимся дыбы, пожалуйста: вот петля,
Удачной вам смерти, хорошей, большой и разной,
Удачного старта ракеты «земля — земля».
Все будут ходить по назначенным им маршрутам,
Сойдёшь с тротуара — и сразу же под топор.
Не дай тебе Бог опоздать на одну минуту
К рабочему месту — предатель, шпион и вор.
И все будут счастливы, мальчики на параде,
Мужчины в литейке и женщины за сукном,
Поскольку, мне кажется, выше всех демократий
Система, в которой все думают об одном.
Система, в которой ты — капля в большом потопе
И просто плывёшь, безотчётно потоп любя,
Поскольку, я думаю, выше любых утопий
Такая система, где думают за тебя.
Осталась неделя, а далее — развернётся
Семнадцатый год номер два, суета, разброд
Ты думаешь, что? Кто-то скажет тебе бороться?
Ты думаешь, кто-то скомандует, мол, вперёд?
Ты будешь молчать, успокоится, утрясётся,
Железный порядок, работа, любовь и честь:
Свобода не в том, чтобы видеть, как светит Солнце,
А в том, чтобы знать, что оно всё же где-то есть.
Ты думаешь, ты не привыкнешь к стрелкам на башнях,
К публичным сожжениям, к выстрелам по толпе,
Ты думаешь, это чудовищно, мерзко, страшно,
Ты думаешь будет вот так одному тебе?
Поверь, ты привыкнешь, обыденным станет лагерь,
Найдёшь себе женщину с родинкой у виска
И будешь с ней жить, приносить ей пайки в бумаге
И трахать её, точно трахаешь дочь врага.
Когда я утром просыпаюсь,
я жизни заново учусь.
Друзья, как сложно выпить чаю.
Друзья мои, какую грусть
рождает сумрачное утро,
давно знакомый голосок,
газеты, стол, окошко, люстра.
«Не говори со мной, дружок».
Как тень слоняюсь по квартире,
гляжу в окно или курю.
Нет никого печальней в мире —
я это точно говорю.
И вот, друзья мои, я плачу,
шепчу, целуясь с пустотой:
«Для этой жизни предназначен
не я, но кто-нибудь иной —
он сильный, стройный, он, красивый,
живёт, живёт себе, как бог.
А боги всё ему простили
за то, что глуп и светлоок».
А я со скукой, с отвращеньем
мешаю в строчках боль и бред.
И нет на свете сожаленья,
и состраданья в мире нет.
1995, декабрь
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
