Сгорает солнце, ветер ласков,
И горизонт без приговора
(Но позовите стайку птиц –
Крыло на солнце так прозрачно),
И заколдованная сказка
Не помнит собственных границ.
На берегу сидит Пандора,
Пытаясь затолкать обратно...
Нет, с этим все и так понятно,
А пусть с печальным взором дева
Сидит на берегу пустынном
(Пустынном – значит, можно плавать,
Так для сюжета интересней,
Потом совсем случится Троя).
Но там еще другие главы:
Плывут по волнам с бурей вместе
Не корабли, а дирижабли
(Пусть дирижабли, ведь красиво.
Да пусть хоть кто-то! – заколдуем,
У нас название такое.
И вообще – за то, что долго).
А рядом перья щиплет птица –
Сегодня это Вещий Ворон
(Вот пусть вещает, но туманно.
Но так, чтоб каждый догадался).
Кто не поверит – очень жалко
(И берег все-таки пустынный…).
А он еще умеет песни,
Хоть «Что ты вьешься….» (без гитары,
Ну, птица все же, где там руки?)
И вот поет он, в небе звезды,
И дирижабли к ним несутся...
Вот прямо с моря – в безвоздушном
(Тут перекур, и неизвестно,
Кого отправили на подвиг.
Но надо как-нибудь закончить,
А так надежней – не вернутся).
И смотришь вдаль – и грустно-грустно
От этих звезд и дирижаблей
(Но в основном – того, что в рифму),
И птица путает намеки
(Устала, сами разберутся).
Иди сюда, авгур пернатый,
Есть бутерброд с вороньим сыром.
Ты столько раз его роняла –
Вот помолчи и хоть попробуй.
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.