"Даже если дьявол и явится предо мной,
я смогу лишь одарить его своей любовью, потому
что во мне нет ничего иного.
Все, что у меня есть – это любовь; "
Рабие аль-Адабийе
...Я ношу Свет,
Свет изобретательный,
что готов для осмотра.
Защемил я Свет аортой в себе
и оба мы, как великое событие.
Вырвались мы,
как непогрешимость,
стоя,
как колонны Гирама,-сына вдовы.
Свет шумен
и
низвергнуть его невозможно.
Мой огненный рыжий пес,
не лжет,
тьмы не знает,
тьмы, что нельзя рассеить.
Свет свободен во мне,
я свободен в Свету.
Мы в совершенном
изученом искусстве-
КИПЯТИТЬ ГНЕВ И ЗАВИСТЬ,
и превращаются они
В ПРЫСТЫЖЕННОСТЬ И СЛАВУ.
Свет не снится мне,
я не снюсь Свету.
Наша реальность сторожит замок Смерти
от запахов запыленной вечности.
ВОРОН
знает о наших похождениях
и каркает, когда Свет МЕШКАЕТ, ПРОХОДЯ БОЛОТО,
ЧТО В ТОТ МИГ ПОХОЖ НА ОБМАНЧИВОЕ МОРЕ.
Ворон
знает СТРАШНУЮ КОНЦОВКУ ИЛЛЮЗИИ ВДОХОВ,
-ОНИ ПРЕВРАЩАЮТСЯ В СОН!
Свет, всегда распахнут, и не смею я
закрывать ставни груди, когда дует многоцветная злоба.
Я-хотящий созидать
раскромсанное и разбросанное.
Свет проповедует
вновь безумие
тотальной Свободы.
Свет не любит склоны,
нет мудрости в них,
они утратили
ЧУВСТВОВАТЬ ПАДАЮЩИХ.
Я не люблю цепи, от них жажда и рождают они лишь
скрежет зубовный.
Свет защищает меня от ужаса,
я защищаю Свет от праведных.
Свет одел меня в шкуру кротости,
И СДЕЛАЛ СТЫД БЕЗЗВУЧНЫМ.
Я готовлю Свет для последнего уединения,
И РИСУЮ КАРТУ НУЖНОЙ НЕВОЗМОЖНОСТИ.
Мы не любвеобильны, но МИЛОСЕРДНЫ К ЛЮБЫМ ЧУДОВИЩАМ,
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
