Пронзительно. Слова ничего больше не скажут, а ощущение не передать. Влад, Вы Мастер.
Я его номинирую, с Вашего позволения. Единственная просьба - присмотритесь к 2-м последним строкам 3-го катрена 2-й части. Если "крики свекрови" здесь ещё играют (хотя "крики" - тоже как-то...), то последняя строка немного проваливается. Она выглядит какой-то служебной на фоне общего движения текста. Там, по-моему, для картинки и свекрови достаточно, хотя и наливка как атрибут тоже неплоха, но, может быть или не здесь, или как-то по-другому.
Повторюсь, это лично моё мнение.
Если надумаете что-то изменить - всё ещё можно, пока не начнут голосование (в конце недели).
С ув., Р.
вот видишь, как, пока я изо всех сил держу свое личное мнение под домашним арестом, Роман его таки вывел погулять)))
давай, сделай там ченибудь
Друзья, еже писахъ.... Пусть будет.
А от двух мастеров мне эти слова вдвойне медовее.
Люблю мёд, медвежьего во мне много.
Если произведение идет под чай-купец-значит оно удалось. Блестяще мой друг!
Спасибо, друг! Жму Вашу руку.
да что ж такое, опять хорошие стихи))
Я не виноват. Я просто записывал.:))))
часто вкрапления имен великих мешает произведению. но у вас это вышло достаточно деликатно! ) Забираю и... здравствуйте! Давно меня не было - столько новых ников вокруг!
Здравствуйте и... спасибо!
"это я удачно попал")
хороша шарманка.
А мне бал Воланда напомнили...
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!—
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие...
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
...Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо,—
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи!—
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать!
1930
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.