Часы – чучело вечности,
по стрелкам которых
мы никогда не узнаем,
сколько осталось
будущего у Бога.
И потому
в одиночной камере бытия
мы перестукиваемся со временем.
Я – сердцем.
Оно – часовым механизмом
у пульса на моей руке.
* * *
Облизываю звёзды:
Каждую ночь смотрю
Выше себя самого.
Становясь на цыпочки жизни,
Наступаю на пятки будущему,
Над которым пустует небо!
* * *
Разбросаны по миру
Могилы
Отца
и
Мамы
Бабушки
и
Жены –
Тугие узелки земли
Крепко-накрепко
Завязаны
Памятью бытия
Русская сказка
Памяти моих родителей Василия и Любови посвящается
Прибежала соседка, закричала:
– Идите, смотрите – ваш отец опять летает по небу,
распугивая птиц!
Мама заплакала, запричитала:
– Господи, за что нам такое наказание?
Лучше бы он напился и валялся в канаве,
как все люди. И зачем показывать,
что у тебя есть крылья?
Соседка удивлённо посмотрела на маму:
– И чего так убиваешься? Налетается мужик досыта,
так хоть домой вернётся чистым!
– Да когда он добровольно возвращался? –
негодовала мама. – Мне же за ним и лететь!
А сколько ещё дел в доме!
– А можно мне? – спросил я у мамы.
– Глядите, и этот туда же, – всплеснула руками мама,
доставая из тёмного чулана пыльные крылья
* * *
Кого сегодня удивишь
Пространным поэтическим суждением
О первом весеннем ливне,
Который весь вечер лил
Как из ведра над нашим городом?..
Лишь ты с замиранием слушала
Моё бормотание, когда я нагло ввалился
В твой дом, бесприютным
И мокрым с головы до пят, и
Пытался сбивчиво очертить
Словами бесконечный поток воды,
Который теперь умею отличать от реки,
Реку от дождя,
Дождь от неба,
Небо от звезд,
Звёзды от бесконечности,
Из которой я мужественно
Шёл навстречу к тебе.
Ты не могла нарадоваться,
Что я пришел именно к тебе –
(Особо обращая внимание на то, что к тебе) –
И одновременно половой тряпкой энергично
Вытирала под ногами лужи воды.
А чтобы я не простыл – раздела донага,
Укутала большим махровым полотенцем,
И уложила на диван…
Я сквозь пелену сна видел, как
Ты бегала, суетилась и даже не замечала,
Что желанный гость мертвецки пьян,
А от него пахнет
Чужими
Духами,
И посторонний запах
Не смог смыть даже проливной
Весенний дождь,
Под которым
Я весь вечер
Искал дорогу
К тебе одной!
* * *
По утрам рядом со мной
Просыпается неугомонная старость
И будит меня к заботам дня.
Вдвоём мы едим гречневую кашу,
Глотаем пищевые добавки,
Выпиваем зелёный чай,
Принимаем таблетку от давления
И попутно вспоминаем всех,
Кого уже нет больше с нами.
Затем, в течение дня, стараемся
Вести совместную активную жизнь,
Зарабатывая на чёрный день.
Причём, я устаю быстрее,
Чем моя неутомимая старость,
Для которой напряженный трудовой распорядок
Всё ещё не в тягость.
По вечерам, посмотрев телевизор,
Перечитав письма и газеты,
Мысленно пообщавшись со всеми,
Кого давно рядом с нами нет,
Она засыпает первой,
А я в ночном одиночестве обдумываю:
Как долго мы будем по утрам
Просыпаться вместе,
И в оставшиеся годы чем сможем украсить
Жизнь друг для друга?
Готический роман
Твоя любовь
Растворила меня
В жарких объятиях.
И теперь я струюсь
По системе твоего
Кровообращения,
Достигая всех
Мыслимых и немыслимых
Частей тела и возвращаюсь
назад к пылко любящему сердцу.
Ты так мечтала,
Ты так хотела этого –
И вот твои планы исполнились!
Теперь ты счастлива, как никогда –
Ведь я круглые сутки с тобой.
Но каждый день люди задают
Неприятные вопросы
О моей судьбе.
И ты откровенно рассказываешь им,
Как я стал главной составной частью
Твоей системы кровообращения.
……………………………………
И вот теперь тебя судят
За убийство любимого.
И ты не можешь доказать, что я жив,
Что я основная составная
Часть тебя!
Мы с тобой одной крови – ты и я!
Но я не могу этого подтвердить,
Как основной свидетель
На людском суде,
Потому что
Моя жизнь в тебе,
А в твоей жизни – Я!
Но никто, кроме нас,
Этого не знает.
* * *
Чтобы люди крепче
Врастали в планету,
Их закапывают
В шар земной
После смерти.
А они разрастаются
Корнями воспоминаний,
Чтобы верхушками
Дерев щекотать
Пятки неба.
* * *
Всё меньше и меньше
На этом, но
Всё больше и больше
Моих воспоминаний
На том свете.
Но ходят ли мёртвые
В гости друг к другу,
Разливая в кубки черепов
Яд воспоминаний?..
Переселение
…в тишине
в городе без стен.
Татьяна Виноградова
По ночам я слышу,
Как за стеной переворачивается
Со скрипом душа соседки,
Которой давным-давно
Никто не говорил:
«Я тебя люблю»!
Мэр нашего города,
Прочитав это наблюдение
В местной газете,
Вызвал заместителей и сказал:
«У нашего поэта плохие жилищные условия.
Надо ему помочь!»
И через месяц я переехал в новую
Просторную квартиру
Улучшенной планировки.
Но и там каждую ночь
Я по-прежнему слышу,
Как ворочается
Со скрипом душа соседа,
Который давным-давно
Никому не говорил:
«Я тебя люблю»!
Подросток Савенко. 1962
Он страстно желал и
Неустанно мечтал, чтобы все его любили
Тогда он перерезал себе вены и умер
На его похороны собрались люди,
Которые рыдали навзрыд:
Плакали мама и папа
Плакали красивые и особенно некрасивые девушки
Плакали смелые пацаны с его улицы
Плакали равнодушные соседи
Плакали заучившиеся одноклассники
Плакали безденежные учителя
Плакали милиция прокуратура и суд
Плакали трудовые коллективы фабрик и заводов
Плакали все важные и неважные персоны
Плакала Организация Объединенных Наций
Плакало всё прогрессивное и
Особенно непрогрессивное человечество
А он лежал в гробу и с любопытством
Лицезрел, как все бескорыстно любят мертвого
И впервые ощутил камнем сердца счастье вождя:
Все тебя любят, а ты не любишь никого!
Тишина звучащая
Константину Кедрову
И молвила тишина:
Звени и будь!
И разбрасывал зерно слов
Повсюду, где только можно,
Белым и чёрным глаголом
Посеять богомассы звук.
По столбовой дороге поэзии,
Всюду отшумел тишиной.
А когда тишина отзвучала,
То двинулась новая сила
Отыскать следы Слова,
Чтобы Песнью Песней сжать
Тишину звенящую.
* * *
две проталины глаз следят как люди
выходят на улицы к чужим поступкам
выводят за руки исполнение желаний
размножать в суете сует замыслы сновидений
крепко жмут руки единокровным врагам
и сладко подмигивают вольным проституткам
невзначай совершая повороты истории
едоки хлеба штурмуют тупики прошлого
где гуляя в разные стороны
в зарослях памяти заблудились
бойцы невидимого фронта
пьяные в стельку от забытых побед
толкаются по ночам у запертой двери бытия
за которой живые и мёртвые торгуются
с падшим Господом
перед пробуждением
дня иного
чечено-
вечества
* * *
Живу у парка культуры,
Где трамвай всегда делает
Конечную остановку.
По сто раз на день кондуктор
Объявляет громогласно в вагоне:
«Парк культуры.
Конечная остановка».
Вот уже сорок лет – здесь я схожу
И не торопясь, иду домой
Мимо высоких деревьев парка.
Иногда я надолго уезжаю в отпуск
Или длительную командировку,
Но всегда с великой радостью возвращаюсь
На свою конечную остановку
У парка культуры.
Бренд «30 сребреников»
И сказал первый:
– Ты – Иуда!
И возразил ему второй:
– Иуда – ты!
– Я первый сказал! – возмутился первый.
– Ты первый продал! – был непреклонен второй.
Достаточно всего тридцати сребреников,
чтобы нанять Иуду для предательства,
но никаким золотом мира
не заставить
держать язык за зубами
желающих доносить.
* * *
В переулке Нижне Садовом
За углом
Начинается космос:
Там падают звезды,
А Господь думает о людях:
Мелочи жизни,
Многие из которых не
Попадут в историю,
Которая заканчивается там,
Где начинается жизнь.
* * *
Героя убили раньше
Чем появилось сообщение
«КОНЕЦ ФИЛЬМА»
И герой никогда не узнал
Что это было кино
А его смерть оплакали
Десять миллионов
Любителей прекрасного
* * *
Мой возраст о любви заговорил,
Когда учился я в четвёртом классе.
Насочинял тетрадочку стихов,
Любимой имя повторил сто раз,
Сочтя его прекрасным украшением
К другим невыразительным словам.
Собрав однажды преданных друзей,
Я посвятил их в тайнопись души –
Никто не посмеялся надо мною,
А даже восхитились смелым чувством,
Что ярко я сумел облечь в стихи.
И дерзкий второгодник Витька Лебедь
Сказал: «Для укрепления союза
Мы все влюбиться в девочку должны
И друга поддержать в столь важный час!»
Его порыв все дружно одобряли –
Клялись быть верными и сердцем, и душою,
Той девочке, в которую влюблён.
И, восхищённый, я стихи раздал,
Чтобы смогли любовными посланьями
Продемонстрировать всеобщее признание
Моей девчонке наши пацаны.
О, заблужденье молодой души!
Так свято верить в силу коллектива!
Не ведал я, что все друзья давно
Любили тайно девочку мою,
Лишь неуменье говорить стихами
Их заставляло сдержанно молчать.
И по команде Витьки объяснились
В своей любви моими же стихами.
Но были все старания напрасны –
Мечтала о другом наша любовь!
* * *
Человечество движется
По бытию со скоростью жизни,
Выслушивая жадно последние сообщения
С экранов ТВ,
Вычитывая подробности в газетах,
Как развивается
Масс-кулатура человечества…
И редко-редко в последних новостях
Можно услышать сообщения о стихах.
Но, отвлекаясь от повседневной натруженности
На чтение старого или нового поэта,
Я всегда подозреваю,
Что стихи никогда не иссякнут,
Даже если первыми завершатся
Последние новости бытия!
* * *
Владимиру Носкову
Кровью и плотью людской
Пропахла вся земля
От малых и мировых войн,
Которыми прошло человечество...
Боль теперь крепко сжимает сердца,
Делая их ещё тверже и воинственнее!
А когда они станут каменными,
То их зароют в горячую от боёв землю,
Чтобы когда-то наши внуки
Откопали для новой войны!
Ведь им тоже понадобится оружие –
Для последнего ближнего боя –
Из булыжников гневных сердец.
Кто крепко сожмёт
Наши сердца в руках –
Тот непобедим!
* * *
Детей опрашивают в саду:
кем хотите стать, когда вырастите?
Потянулись к верху ручонки,
зашумели наперегонки:
генералом, лётчиком,
космонавтом, артисткой,
продавцом мороженого
........................................
И только один мальчик
тихо-тихо прошептал:
« С-ума-шедшим...»
Дети рассмеялись.
Взрослые многозначительно
переглянулись. Разве объяснишь
этим карьеристам и их пособникам,
что слышал мальчик среди ночи,
как мама нежно называла папу
«сумасшедшим»... А мальчику
уже не хватает в жизни таких
трепетных слов.
Небо.
Горы.
Небо.
Горы.
Необъятные просторы с недоступной высоты. Пашни в шахматном порядке, три зеленые палатки, две случайные черты. От колодца до колодца желтая дорога вьется, к ней приблизиться придется - вот деревья и кусты. Свист негромкий беззаботный, наш герой, не видный нам, движется бесповоротно. Кадры, в такт его шагам, шарят взглядом флегматичным по окрестностям, типичным в нашей средней полосе. Тут осина, там рябина, вот и клен во всей красе.
Зелень утешает зренье. Монотонное движенье даже лучше, чем покой, успокаивает память. Время мерится шагами. Чайки вьются над рекой. И в зеленой этой гамме...
- Стой.
Он стоит, а оператор, отделяясь от него, методично сводит в кадр вид героя своего. Незавидная картина: неопрятная щетина, второсортный маскхалат, выше меры запыленный. Взгляд излишне просветленный, неприятный чем-то взгляд.
Зритель видит дезертира, беглеца войны и мира, видит словно сквозь прицел. Впрочем, он покуда цел. И глухое стрекотанье аппарата за спиной - это словно обещанье, жизнь авансом в час длиной. Оттого он смотрит чисто, хоть не видит никого, что рукою сценариста сам Господь хранит его. Ну, обыщут, съездят в рожу, ну, поставят к стенке - все же, поразмыслив, не убьют. Он пойдет, точней, поедет к окончательной победе...
Впрочем, здесь не Голливуд. Рассуждением нехитрым нас с тобой не проведут.
Рожа.
Титры.
Рожа.
Титры.
Тучи по небу плывут.
2.
Наш герой допущен в банду на урезанных правах. Банда возит контрабанду - это знаем на словах. Кто не брезгует разбоем, отчисляет в общий фонд треть добычи. Двое-трое путешествуют на фронт, разживаясь там оружьем, камуфляжем и едой. Чужд вражде и двоедушью мир общины молодой.
Каждый здесь в огне пожарищ многократно выживал потому лишь, что товарищ его спину прикрывал. В темноте и слепоте мы будем долго прозябать... Есть у нас, однако, темы, что неловко развивать.
Мы ушли от киноряда - что ж, тут будет череда экспозиций то ли ада, то ли страшного суда. В ракурсе, однако, странном пусть их ловит объектив, параллельно за экраном легкий пусть звучит мотив.
Как вода течет по тверди, так и жизнь течет по смерти, и поток, не видный глазу, восстанавливает мир. Пусть непрочны стены храма, тут идет другая драма, то, что Гамлет видит сразу, ищет сослепу Шекспир.
Вечер.
Звезды.
Синий полог.
Пусть не Кубрик и не Поллак, а отечественный мастер снимет синий небосклон, чтоб дышал озоном он. Чтоб душа рвалась на части от беспочвенного счастья, чтоб кололи звезды глаз.
Наш герой не в первый раз в тень древесную отходит, там стоит и смотрит вдаль. Ностальгия, грусть, печаль - или что-то в том же роде.
Он стоит и смотрит. Боль отступает понемногу. Память больше не свербит. Оператор внемлет Богу. Ангел по небу летит. Смотрим - то ль на небо, то ль на кремнистую дорогу.
Тут подходит атаман, сто рублей ему в карман.
3.
- Табачку?
- Курить я бросил.
- Что так?
- Смысла в этом нет.
- Ну смотри. Наступит осень, наведет тут марафет. И одно у нас спасенье...
- Непрерывное куренье?
- Ты, я вижу, нигилист. А представь - стоишь в дозоре. Вой пурги и ветра свист. Вахта до зари, а зори тут, как звезды, далеки. Коченеют две руки, две ноги, лицо, два уха... Словом, можешь сосчитать. И становится так глухо на душе, твою, блин, мать! Тут, хоть пальцы плохо гнутся, хоть морзянкой зубы бьются, достаешь из закутка...
- Понимаю.
- Нет. Пока не попробуешь, не сможешь ты понять. Я испытал под огнем тебя. Ну что же, смелость - тоже капитал. Но не смелостью единой жив пожизненный солдат. Похлебай болотной тины, остуди на льдине зад. Простатиты, геморрои не выводят нас из строя. Нам и глист почти что брат.
- А в итоге?
- Что в итоге? Час пробьет - протянешь ноги. А какой еще итог? Как сказал однажды Блок, вечный бой. Покой нам только... да не снится он давно. Балерине снится полька, а сантехнику - говно. Если обратишь вниманье, то один, блин, то другой затрясет сквозь сон ногой, и сплошное бормотанье, то рычанье, то рыданье. Вот он, братец, вечный бой.
- Страшно.
- Страшно? Бог с тобой. Среди пламени и праха я искал в душе своей теплую крупицу страха, как письмо из-за морей. Означал бы миг испуга, что жива еще стезя...
- Дай мне закурить. Мне...
- Туго? То-то, друг. В бою без друга ну, практически, нельзя. Завтра сходим к федералам, а в четверг - к боевикам. В среду выходной. Авралы надоели старикам. Всех патронов не награбишь...
- И в себя не заберешь.
- Ловко шутишь ты, товарищ, тем, наверно, и хорош. Славно мы поговорили, а теперь пора поспать. Я пошел, а ты?
- В могиле буду вволю отдыхать.
- Снова шутишь?
- Нет, пожалуй.
- Если нет, тогда не балуй и об этом помолчи. Тут повалишься со стула - там получишь три отгула, а потом небесный чин даст тебе посмертный номер, так что жив ты или помер...
- И не выйдет соскочить?
- Там не выйдет, тут - попробуй. В добрый час. Но не особо полагайся на пейзаж. При дворе и на заставе - то оставят, то подставят; тут продашь - и там продашь.
- Я-то не продам.
- Я знаю. Нет таланта к торговству. Погляди, луна какая! видно камни и траву. Той тропинкой близко очень до Кривого арыка. В добрый час.
- Спокойной ночи. Может, встретимся.
- Пока.
4.
Ночи и дни коротки - как же возможно такое? Там, над шуршащей рекою, тают во мгле огоньки. Доски парома скрипят, слышится тихая ругань, звезды по Млечному кругу в медленном небе летят. Шлепает где-то весло, пахнет тревогой и тиной, мне уже надо идти, но, кажется, слишком светло.
Контуром черным камыш тщательно слишком очерчен, черным холстом небосвод сдвинут умеренно вдаль, жаворонок в трех шагах как-то нелепо доверчив, в теплой и мягкой воде вдруг отражается сталь.
Я отступаю на шаг в тень обессиленной ивы, только в глубокой тени мне удается дышать. Я укрываюсь в стволе, чтоб ни за что не смогли вы тело мое опознать, душу мою удержать.
Ибо становится мне тесной небес полусфера, звуки шагов Агасфера слышу в любой стороне. Время горит, как смола, и опадают свободно многия наши заботы, многия ваши дела.
Так повзрослевший отец в доме отца молодого видит бутылочек ряд, видит пеленок стопу. Жив еще каждый из нас. В звуках рождается слово. Что ж ты уходишь во мглу, прядь разминая на лбу?
В лифте, в стоячем гробу, пробуя опыт паденья, ты в зеркалах без зеркал равен себе на мгновенье. Но открывается дверь и загорается день, и растворяешься ты в спинах идущих людей...
5.
Он приедет туда, где прохладные улицы, где костел не сутулится, где в чешуйках вода. Где струится фонтан, опадая овалами, тает вспышками алыми против солнца каштан.
Здесь в небрежных кафе гонят кофе по-черному, здесь Сезанн и Моне дышат в каждом мазке, здесь излом кирпича веет зеленью сорною, крыши, шляпы, зонты отступают к реке.
Разгорается день. Запускается двигатель, и автобус цветной, необъятный, как мир, ловит солнце в стекло, держит фары навыкате, исчезая в пейзаже, в какой-то из дыр.
И не надо твердить, что сбежать невозможно от себя, ибо нету другого пути, как вводить и вводить - внутривенно, подкожно этот птичий базар, этот рай травести.
Так давай, уступи мне за детскую цену этот чудный станок для утюжки шнурков, этот миксер, ничто превращающий в пену, этот таймер с заводом на пару веков.
Отвлеки только взгляд от невнятной полоски между небом и гаснущим краем реки. Серпантин, а не серп, и не звезды, а блёстки пусть нащупает взгляд. Ты его отвлеки -
отвлеки, потому что татары и Рюрик, Киреевский, Фонвизин, Сперанский, стрельцы, ядовитые охра и кадмий и сурик, блядовитые дети и те же отцы, Аввакум с распальцовкой и Никон с братвою, царь с кошачьей башкой, граф с точеной косой, три разбитых бутылки с водою живою, тупорылый медведь с хитрожопой лисой, Дима Быков, Тимур - а иначе не выйдет, потому что, браток, по-другому нельзя, селезенка не знает, а печень не видит, потому что генсеки, татары, князья, пусть я так не хочу, а иначе не слышно.
Пусть иначе не слышно - я так не хочу. Что с того, что хомут упирается в дышло? Я не дышлом дышу. Я ученых учу.
Потому что закат и Георгий Иванов. И осталось одно - плюнуть в Сену с моста. Ты плыви, мой плевок, мимо башенных кранов, в океанские воды, в иные места...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Авторизация
Камертон
