Три сестры наконец-то нашли счастье. Поздно? Рано? Кто знает...
Щемяще-оптимистично.
Прекрасный текст, Влад.
Спасибо, Роман. Всё, по настоящему оптимистичное, должно быть щемящим. Мне иногда кажется, что скорее даже всё щемящее должно быть немного оптимистичным. С какою-то нездешней надеждой.
Я благодарна автору за это загадочное и многомерное (как и чеховские пьесы) стихотворение. Я вижу, ощущаю в нем самое малое четыре измерения и все они мне близки. Здесь и реальность (просто некие немолодые женщины собираются, быть может, в эмиграцию), здесь и уход, прощание с эпохой, когда в телевизоре звучала советская эстрада, а книжки Чехова и других русских классиков (не в новеньких обложках) лежали рядом с телевизором, здесь и сдвиг, уход в прошлое ментального пласта культуры и времени (Чеховских темы в тех же пьесах), здесь и воображение о неком посмертном Рае (хотя сама я в ужасе от Кобзона и Лещенко, но ради сестер своих (у меня их, как раз, две) готова потерпеть и этих ребят ). Не знаю, что именно спровоцировало автора на первое четверостишие, быть может, какие-то заметки в интернете о новых прочтениях и постановках Чеховских пьес, двусмысленным, неясным для меня осталось выражение «при интересе», но это не важно. Важно, что если автор и хотел вложить также и некий иной, допустим, иронический подтекст, он всё равно попал в сердце, как и Чехов, который, куда бы ни целился, всегда попадает в сердце.
Спасибо, Наташа. Это прекрасный анализ. Анализ не превращающийся в препарирование. То есть то, что всегда нужно автору и читателю. Благодарен Вам за него.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Меня любила врач-нарколог,
Звала к отбою в кабинет.
И фельдшер, синий от наколок,
Во всем держал со мной совет.
Я был работником таланта
С простой гитарой на ремне.
Моя девятая палата
Души не чаяла во мне.
Хоть был я вовсе не политик,
Меня считали головой
И прогрессивный паралитик,
И параноик бытовой.
И самый дохлый кататоник
Вставал по слову моему,
Когда, присев на подоконник,
Я заводил про Колыму.
Мне странный свет оттуда льется:
Февральский снег на языке,
Провал московского колодца,
Халат, и двери на замке.
Студенты, дворники, крестьяне,
Ребята нашего двора
Приказывали: "Пой, Бояне!" –
И я старался на ура.
Мне сестры спирта наливали
И целовали без стыда.
Моих соседей обмывали
И увозили навсегда.
А звезды осени неблизкой
Летели с облачных подвод
Над той больницею люблинской,
Где я лечился целый год.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.