Дуб развернул лист в пятницу. К среде -
Обещаны дожди. Разверзлись хляби:
Круги и пузыри на жертвенной воде;
Поток и разграбление в масштабе
И без того не тучной Средней полосы.
Кружатся стаи хмарей перелётных,
На струях-ниточках качаются весы
Безглазых и страшенных видом тёток.
Грудное и звериное "Воздам!"
Нисходит долу женским низким альтом.
Сгущаясь, воздух липнет к проводам
Смолою, каменея темной смальтой.
Ни острова, ни брода, ни моста -
В провале вечности лишь молнии зигзаги.
Опять Земля безвидна и пуста.
Тростник надломленный не впитывает влаги.
Что воля, коль на свете счастья нет? -
Скажи мне, Алексан Сергеич, честно.
И лишь Покой, как яблоневый цвет -
Беспечный, безнадежный, бессловесный
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
