крибле-крабле, опаздывай, - допинг, увы, запрещён,
в дополнительном гейме посмотрим, кто лох, кто в тельняшке…
ты не спринтер – ты просто немного влюблённый пижон,
с мелким префиксом «само-», звучащим в нахальных замашках
крибле-крабле, мы жарили крабов, и ели их плоть,
соревнуясь, кто больше, и пальцы о панцирь кололи,
и не дули на них – торопились взглянуть на табло,
из которого дуло торчало, как в ране – осколок
мы следили за счётом, чертили таблицы, скачки
наносили частот, повторяли: «прогресс, амплитуда…»
и стучали, центикали о пол твои пятачки –
предсказуемый жребий на тему, в чём дальше мы будем
состязаться
фортуна, откашлявшись, ногтиком нас
поддевала за пятки, терзая смертельной щекоткой,
неспортивным приёмом сводила на нет мастер-класс, -
и плескался раздор в пересушенных скоростью глотках
эскапизм, реверанс, эстафета, поклон, пассадобль –
неподвижность казалось несбыточным мини-эдемом…
наш спортивный галоп прерывал торжествующий вопль
беспристрастной, как сфинкс, осязаемой слишком системы
ты и мог бы нарушить, но с допингом слишком срослось,
ты бы мог опоздать на танцпол, походящий на грабли,
но пижонски спешил продолжать наш отборочный кросс
выживания взрослого…
мальчик, увы, крибле-крабле –
только в сказках… ты дёргался, дёргал на кой-то рычаг,
и бросал меня мельникам, в мельницы, к меккам, - как мячик…
я послушно кончалась под ласками макро-бича, -
как же щедро меня отхлестал торопящийся мальчик,
мальчик-с-пальчик, кричавший мне «кри-бля!» на ухо с плеча
Будет ласковый дождь, будет запах земли,
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах.
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну —
Пережито-забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна... и весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.
(Перевод Юрия Вронского)
Будут сладкими ливни, будет запах полей,
И полет с гордым свистом беспечных стрижей;
И лягушки в пруду будут славить ночлег,
И деревья в цветы окунутся, как в снег;
Свой малиновка красный наденет убор,
Запоет, опустившись на низкий забор;
И никто, ни один, знать не будет о том,
Что случилась война, и что было потом.
Не заметят деревья и птицы вокруг,
Если станет золой человечество вдруг,
И весна, встав под утро на горло зимы,
Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы.
(Перевод Михаила Рахунова)
Оригинал:
There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.
1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.