*
А нас задушит не печаль,
Нас деловой мужик задушит.
Давайте спрячемся в рояль
И свет за окнами потушим.
И будем плакать про февраль
И рассыпать листки и груши
Во всю сиреневую даль,
Во все захлопнутые уши.
*
Вот он, вот он человечек –
Взялся, вышел, перешел
Через поле, через речку.
Вот и по небу пошел.
А на небе хорошо,
Человечков – никого.
Кроме самого большого
Человечка одного.
Даже дела никакого
Самому до никого.
*
Ходит по небу луна
В золотых сапожках,
В позолоченных штанах,
На куриных ножках.
Покачается
Да и свалится.
Подвернутся курьи ножки,
Так и смотришь не дыша –
Покатилась по дорожке
Самоварная душа.
Подбирай теперь сережки,
Ручки, ножки и сапожки
До седьмого этажа.
*
Были б мысли подлинней,
Покрасивей –
Голове повеселей,
Посчастливей.
Не гоняла бы моторная лодка
Вдоль по венке по реке
Да без дела,
Не летала бы щепа да ошметки,
Да и жизнь на волоске
Не висела.
*
Зажатый ладонями тверди,
Земной и небесной, – ничей
Стоишь, как в присутствии смерти,
И дышишь сиротством острей.
А так, господин беспризорник,
Всего-ничего гражданин,
Никто вас не держит за корни
И к Богу не ждет ни один.
Свободный, как белая птица,
Почти что рождественский гусь,
Ты можешь спокойно садиться.
Садись, подожди и не трусь.
*
Как много в мире ерунды
Как сложно что-нибудь добавить
Певчая
Легкокрыло спадает с плеча
Невесомость накинутой тени.
Подгибаешь цыплячьи колени,
Рукава по земле волоча.
У рожденных в счастливых рубахах
Рой чудес в рукавах и карманах,
Стаи певчих в поплиновых складках
И в ладонях вечерняя манна.
Ах, была бы потолще подкладка,
Ах, никто бы и птиц не заметил –
Кто их видел при утреннем свете
Со счастливостью этой неладной,
Не размазывал райские пятна
И в подол не молчал о подмене,
Придушив петушиное пенье
Троекратное тысячекратно.
Плохая игра по Верлену
Прозрачнее ночных рубашек
Танцуют призраки друг с другом.
Какая трепетная вьюга
Навстречу рукавами машет!
Все эти страсти по Верлену,
Игру затеявшие дети,
Увязли в действе по колено,
И непременно нужен третий
Со сложенными рукавами
На середину представленья.
Все представляем временами,
Подглядывая продолженье
С бесстрашьем зрительного зала.
Мертвец, мертвец, начнем сначала?
Ты плохо веришь в воскресенье.
Хранилище
Вот книги, которые мне не читать,
Все тихое кладбище тут.
Заглавий вьюны по надгробьям ползут.
Мне не о чем с вами молчать.
К вам ваш собеседник на век опоздал,
Он сам по ошибке не мертв.
Он черт знает где эту жизнь промотал,
А может, не знает и черт.
Вальс на губной гармошке
Снова и снова случится не с нами,
На пол покатятся горсти горошин.
Ветер играет сухими губами
Старые вальсы на венской гармошке.
В небе стеклянный кувшин разобьется,
С вишни осыплется цвет подвенечный,
Вишенка косточкой в землю вернется.
Вот и играет гармошка беспечно.
Ловят холодные градины пальцы,
Снежные птицы садятся на веки.
Вот и играют весенние вальсы
Губы, пока не умолкнут навеки.
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: — Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
1941
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
