На ещё не открытой планете Я л м е з
обитают двуногие и к е в о л е ч —
волоокие женщины крошат алмаз,
меднокрылые птицы слетают с их плеч.
Чудо-женщины трудятся в поте лица —
выкорчёвывают из сиаля дома,
не жалеют лачуг, не оставят дворца —
расчищают Я л м е з для деревьев-громад.
Оседлав меднокрылых, плывут к облакам —
в колыбелях, среди непролазных ветвей,
тонко плачут беспомощные и ш ы л а м,
ждут они волооких своих матерей.
Льётся небо, течёт через край о к о л о м —
и ш ы л а м, напитавшись, раскрошит алмаз
и с улыбкой сорвёт распустившийся дом
на ещё не открытой планете Я л м е з.
---
Вот вы говорите, что нет у деревьев рук,
что ветер колышет крону — и ветви шумят.
Но это неправда! Когда покидают юг
перелётные птицы и к нам на север летят,
их встречают деревья приветственным взмахом ветвей,
их зовут вразнобой деревья — ко мне! ко мне! —
и птицы садятся, чтоб вывести в мир сыновей
и дочерей — навстречу тревожной весне.
Дерево держит в объятьях своих колыбель,
дерево песню поёт — баю-бай, баю-бай,
солнце окре́стит птенцов — ветвяная купель
выдержит бурю, и дождь, и озлобленный грай.
Куда б ни стремилась птица, замкнётся круг —
вдруг потускнеет лето, и на крыло
встанут птенцы, рекой потекут на юг —
туда, где ещё тепло, где ещё светло.
...Падает небо — и по лесу стелется стон,
ветер терзает ветви, листья летят.
К огрубевшей груди прижимая пустое гнездо,
плачут деревья. Плачут, а не шумят.
"Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной
невеселые, нечетные годовщины.
Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда объясняю сыну
богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
Это письмо от твоей, возлюбленный, Дикой Утки
писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне императрица.
Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".
II
"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, - гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о".
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли -
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули.
Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, - туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
