Здесь в густой паутине заснула оса,
а в зеркальном пруду - ошалевшие карпы.
Здесь рассвет заведён на четыре часа.
Здесь рифмуют в бильярд, философствуют в карты.
Здесь ночует искусство, цветёт пастернак;
стихотворные строчки - длиннее акаций...
Только ты не поэт. Ты вредитель, сорняк.
Слышишь, хлопнула дверь? Нам пора собираться.
Там, в передней у нас, дорогой визитёр -
револьвер на боку, а на лацканах - "шпалы".
Рок сегодня учтив: он до блеска натёр
эту лунную полночь и пули-кристаллы.
Ты стихи успеваешь отправить в камин,
только гласные в них умирать не согласны!
Но вердикт прозвучал. И плевать. И аминь.
Сделай пресным лицо. Стань навек безучастным.
Вот светает уже. Ты берёшь револьвер
из протянутых рук сатаны-истукана.
Он разряжен? Пластмассовый? Враки. Не верь.
Рок не любит шутить и шутов балаганных.
Все написаны письма, пути сочтены,
все вокруг сорняки кто-то выдернул с корнем.
Спит оса в паутине без права на сны,
и светает в саду всё верней, всё упорней.
Облетали дворовые вязы,
длился проливня шепот бессвязный,
месяц плавал по лужам, рябя,
и созвездья сочились, как язвы,
августейший ландшафт серебря.
И в таком алматинском пейзаже
шел я к дому от кореша Саши,
бередя в юниорской душе
жажду быть не умнее, но старше,
и взрослее казаться уже.
Хоть и был я подростком, который
увлекался Кораном и Торой
(мама – Гуля, но папа – еврей),
я дружил со спиртной стеклотарой
и травой конопляных кровей.
В общем, шел я к себе торопливо,
потребляя чимкентское пиво,
тлел окурок, меж пальцев дрожа,
как внезапно – о, дивное диво! –
под ногами увидел ежа.
Семенивший к фонарному свету,
как он вляпался в непогодь эту,
из каких занесло палестин?
Ничего не осталось поэту,
как с собою его понести.
Ливни лили и парки редели,
но в субботу четвертой недели
мой иглавный, игливый мой друг
не на шутку в иглушечном теле
обнаружил летальный недуг.
Беспокойный, прекрасный и кроткий,
обитатель картонной коробки,
неподвижные лапки в траве –
кто мне скажет, зачем столь короткий
срок земной был отпущен тебе?
Хлеб не тронут, вода не испита,
то есть, песня последняя спета;
шелестит календарь, не дожит.
Такова неизбежная смета,
по которой и мне надлежит.
Ах ты, ежик, иголка к иголке,
не понять ни тебе, ни Ерболке
почему, непогоду трубя,
воздух сумерек, гулкий и колкий,
неживым обнаружил тебя.
Отчего, не ответит никто нам,
все мы – ежики в мире картонном,
электрическом и электронном,
краткосрочное племя ничьё.
Вопреки и Коранам, и Торам,
мы сгнием неглубоким по норам,
а не в небо уйдем, за которым,
нет в помине ни бога, ни чё…
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
