Мне б только пережить остаток ночи,
И встретить утро, на скрипучем стуле,
Строкой, что начиналась с: Аве отче..
А дальше, чтоб не поминали всуе..
Но даже, если, память растревожит
И будет не унять вчерашних сплетен
Я буду рад, что не напрасно прожит,
Миг, превращённый настоящим в пепел.
Я буду рад, и пусть меня осудят,
за монотонность и нескладность речи,
за то, что мною никогда не будет
тот образ, что становится предтеча.
А, что потом, известно только богу,
Недремлющий, Харон на переправе,
И если, что-то, ты не взял в дорогу,
То сокрушаться и жалеть, уже, не вправе…
В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты, где выглядят смешно и жалко сирень и прочие цветы, есть дом шестнадцатиэтажный, у дома тополь или клен стоит ненужный и усталый, в пустое небо устремлен; стоит под тополем скамейка, и, лбом уткнувшийся в ладонь, на ней уснул и видит море писатель Дима Рябоконь.
Он развязал и выпил водки, он на хер из дому ушел, он захотел уехать к морю, но до вокзала не дошел. Он захотел уехать к морю, оно — страдания предел. Проматерился, проревелся и на скамейке захрапел.
Но море сине-голубое, оно само к нему пришло и, утреннее и родное, заулыбалося светло. И Дима тоже улыбнулся. И, хоть недвижимый лежал, худой, и лысый, и беззубый, он прямо к морю побежал. Бежит и видит человека на золотом на берегу.
А это я никак до моря доехать тоже не могу — уснул, качаясь на качели, вокруг какие-то кусты. В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
