Моё молчание - рыба,
наверное, сом,
который со мной по утрам
грустит в унисон,
а вечером прячется
в илистой ямке на дне
и спит, беспокойно вздыхая
в речной тишине.
Потом просыпается,
долго и тихо плывёт,
щекочет смешным плавником
мой зевающий рот,
усами проводит по скулам,
потом по щеке,
и, кажется, я уже с ним
бултыхаюсь в реке.
Но вот появляешься ты,
говоришь мне: "Привет!
Прости, был неправ."
И вручаешь огромный букет.
И сом исчезает, оставив
на память свой ус.
А я говорю, что прощаю,
и громко смеюсь.
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
Ноябрь 1933
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
