Тяжёлым ртутным шариком скатился год
со скатерти на пол, меж половиц и дальше.
Гляжу ему вослед, растерянный, как мальчик,
а он, не попрощавшись, шасть за поворот!
Клеёной плёнкою киношной время вспять
пытаюсь запустить я в поисках причины
безвременной любви к прошедшему кончины.
Под бой курантов приседаю на кровать...
Зачем мне новый Год, коль прошлый был не стар?
Свечу еще при нем установил в подсвечник...
А комната плывет, и вещи в ней конечны.
и каждая – нерукотворный пьедестал
сама себе; и памяти моей венец...
Ушёл. Как будто бы родного отпускаю.
В глазу соринка. Вспомнил бедолагу Кая...
Смешно. Когда я постарел? Скажи, отец!
...Как много вижу вас за гранью баррикад.
Там годы также предают свою команду?
Мазком на холст легло прощальное глиссандо.
Ну, что же, Новый Год, садись, дружок! Я рад
тебе… Прощание застало нас врасплох.
Предшественник тебя представил неумело.
А, впрочем, кануло. Кому какое дело?
Поднимем тост, пока салютом не оглох.
В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты, где выглядят смешно и жалко сирень и прочие цветы, есть дом шестнадцатиэтажный, у дома тополь или клен стоит ненужный и усталый, в пустое небо устремлен; стоит под тополем скамейка, и, лбом уткнувшийся в ладонь, на ней уснул и видит море писатель Дима Рябоконь.
Он развязал и выпил водки, он на хер из дому ушел, он захотел уехать к морю, но до вокзала не дошел. Он захотел уехать к морю, оно — страдания предел. Проматерился, проревелся и на скамейке захрапел.
Но море сине-голубое, оно само к нему пришло и, утреннее и родное, заулыбалося светло. И Дима тоже улыбнулся. И, хоть недвижимый лежал, худой, и лысый, и беззубый, он прямо к морю побежал. Бежит и видит человека на золотом на берегу.
А это я никак до моря доехать тоже не могу — уснул, качаясь на качели, вокруг какие-то кусты. В кварталах дальних и печальных, что утром серы и пусты.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
