Памяти моего большого друга - иркутского поэта Надежды Ярыгиной, ушедшей от нас 1 августа 2017
В кого превращаются умершие поэты?
Они становятся музами для живых поэтов.
Приходят к ним, нашёптывают, напевают.
Сетуют о тугоухости живых,
Смеются над неточностью перевода
Своих стихов с потустороннего на человеческий.
Сочинитель зовёт к себе Пушкина,
А опять приходит Хвостов или Фофанов.
К Пушкину очередь на годы вперёд.
Абонент не доступен…
6 августа 2017
Стихотворения Надежды Ярыгиной
***
Сочини молитву для атеиста.
Когда-то его убедили, что боги – фольклорные персонажи,
Их слишком много, им всем не намолишься;
И, вообще, над богами можно смеяться.
Но он не смеялся, просто о них никогда не думал,
Зато думал и заботился о тебе,
Не изменял ни любви, ни дружбе.
Может быть, потому стал ощущать в себе что-то религиозное
И не знает, что с этим делать.
Сочини молитву для атеиста.
У него болит голова и сердце, его покинули дети, –
Улетели на вертолёте даже чёрт не знает, куда
Сплавляться по шумным таёжным рекам.
Сочини хотя бы подобие мантры, помоги человеку,
Чтобы он не рехнулся от этой безбожной жизни,
Чтобы больше не падал на землю и не ревел белугой.
Делай что хочешь: иди к водоёму,
Переведи на русский, о чём говорит вода,
Когда превращается в лёд,
Разгадай, о чём повествует снег, когда превращается в воду,
Зажги огарки свечей, хотя бы те,
Что остались от встречи Нового года,
Даже можешь молиться сам, но найди те слова,
Что и он уже неосознанно ищет.
Сочини молитву для атеиста.
* * *
Жила с мужиком двадцать лет.
Русский, фамилия Волков. Волков обгладывал кости,
Грустно поглядывал в лес, держал при себе собранный рюкзачок,
Где имеются спички, соль, ножи и патроны.
Но не удрал. Все ничего, только ночью воет во сне.
* * *
...А разводились они легко, ругались всего-то раз —
делили библиотеку. Все потому что их книги
стали сплоченной командой, романы крутили романы,
дружили шкафами...
***
Гуляю по улицам, воображаю себя гениальным сыщиком,
Глазом-алмазом врезаюсь в толпу, надеюсь выявить там
Одноклассниц, сокурсниц, подруг по танцам и приключениям.
Но их нелегко распознать, они маскируются не хуже меня.
Одна обмоталась двумя подбородками и благодатными бёдрами,
Другая спряталась под вуаль из морщинок и носит её с достоинством,
Та дитями увешалась как виноградными гроздьями,
А эта и вовсе сменила пол, прирастила усы и бородку,
Но хоть её ещё можно узнать по глуповатому смеху.
Гуляю по городу, вглядываюсь в людей
И больше всех мечтаю увидеть тебя, бесподобная Лёля,
Соперница по любви.
А тебя вообще не узнать, ты маскируешься лучше всех,
Потому что всегда была лучшей.
И никому не позволишь, особенно мне,
Поглядеть на тебя с сожалением
После всего интересного, что нам подарила Жизнь.
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
