Ложишься спать — ещё тепло, и клёны
Зелёным дымом в воздух застеклённый
Предчувствие качают немоты.
От перегрузок урожаем поздним
Падёт тепло подбитой дичью оземь,
Небесным псам под тонкие хвосты,
Забрызгивая кровью одеяло.
Оно некстати тщетно укрывало —
Таджик сметёт и уберёт в мешки,
И всё засыплет известью и мелом
Неряшливо и крайне неумело,
Но так неэкономно-городски.
На улице гремит железом ботал
Коровье стадо — перепутал кто-то,
Пастух безумен — в городе пасти?
Но звук зовёт и тянет, и тревожит,
Наотмашь бьёт по разночинным рожам,
И жмёт мешки сердечные в горсти:
Ты на печи, а за окном дорога.
С котомкой осень мнётся у порога —
Готовится в одноконечный путь,
Замёрзнуть на нетронутых просторах,
Забрав с собой и прошлое, и Тору
К Марене на холодный самосуд.
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
17-28 марта 1931, конец 1935
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
