В стороне от селений летят поезда,
равномерный доносится стук.
Жизнь проносится мимо. Куда ты? Куда...
Туки-тук, туки-тук, туки-тук...
На минутку попасть бы в рябиновый рай,
где в полнеба разлита заря.
Услыхать бы Шугайки задиристый лай
да ликующий клич звонаря.
Увидать бы огонь в приоткрытом окне
да над ветхою крышей дымок.
Ах, как душу волнует гармошечка мне,
напевая про синий платок!
Ах, как душу тревожит лоскутик небес
над родимой сторонкой моей!
Дом снесен. Но все также колышется лес
за околицей. Крики грачей
каждый год возвещают начало весны.
Вот уж яблони сбросили цветь.
Старый крест за церквушкой обняли вьюны.
Довелось нам с тобой сиротеть,
мой, забытый богами, заброшенный край.
Сколько минуло лет, сколько зим!
На минутку б увидеть рябиновый рай,
да измять васильковый сатин!
На минутку... А сердце упрямо щемит,
не вмещая ни боли, ни слез.
Время поездом скорым вслепую летит,
оглушив, перестуком колес.
Время вечный даритель и вечный палач,
есть ли дело тебе до души?
В крае алых рябин растревожился грач.
Сжалься поезд.., постой! Не спеши...
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
