Четырнадцатый этаж. Балкон. Я смотрю на город.
Толпятся высотки, глядят на меня сотнями окон-глаз,
в которых — небо и осень. И стаями птиц распорот
мой суетный мир, и прошлое душит, словно угарный газ.
Но так — с высоты. А если спуститься вниз на лифте,
пойти по улице, касаясь веток продрогших лип,
наслаждаться, как в детстве, шуршанием листьев,
дышать выхлопными газами, ругать себя за недосып,
заныкаться в маленькое кафе, сидеть на высоком стуле,
потягивать через соломинку латте, слушая саксофон,
и знать, что я не одна! Мой город со мной в загуле,
он мой кавалер, и друг по несчастью — тоже он.
Не страшно с ним. По вечерам зажигает огни фонарей и реклам,
целует руки, провожает до дома, треплет пряди волос.
Потом мы прощаемся. Так, не надолго. Всего до утра.
Поднимаюсь на лифте, как старый уставший лось.
Или задумчивая лосиха . Но мне уже всё равно.
Захожу в свою клетку-квартиру, включаю в комнате свет.
Смотри-ка, в городе стало больше огней на одно окно!
...И на один день меньше — моих оставшихся лет.
Олег Поддобрый. У него отец
был тренером по фехтованью. Твердо
он знал все это: выпады, укол.
Он не был пожирателем сердец.
Но, как это бывает в мире спорта,
он из офсайда забивал свой гол.
Офсайд был ночью. Мать была больна,
и младший брат вопил из колыбели.
Олег вооружился топором.
Вошел отец, и началась война.
Но вовремя соседи подоспели
и сына одолели вчетвером.
Я помню его руки и лицо,
потом – рапиру с ручкой деревянной:
мы фехтовали в кухне иногда.
Он раздобыл поддельное кольцо,
плескался в нашей коммунальной ванной...
Мы бросили с ним школу, и тогда
он поступил на курсы поваров,
а я фрезеровал на «Арсенале».
Он пек блины в Таврическом саду.
Мы развлекались переноской дров
и продавали елки на вокзале
под Новый Год.
Потом он, на беду,
в компании с какой-то шантрапой
взял магазин и получил три года.
Он жарил свою пайку на костре.
Освободился. Пережил запой.
Работал на строительстве завода.
Был, кажется, женат на медсестре.
Стал рисовать. И будто бы хотел
учиться на художника. Местами
его пейзажи походили на -
на натюрморт. Потом он залетел
за фокусы с больничными листами.
И вот теперь – настала тишина.
Я много лет его не вижу. Сам
сидел в тюрьме, но там его не встретил.
Теперь я на свободе. Но и тут
нигде его не вижу.
По лесам
он где-то бродит и вдыхает ветер.
Ни кухня, ни тюрьма, ни институт
не приняли его, и он исчез.
Как Дед Мороз, успев переодеться.
Надеюсь, что он жив и невредим.
И вот он возбуждает интерес,
как остальные персонажи детства.
Но больше, чем они, невозвратим.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
