А тень росла до потолка
Сквозь речь людей широкоскулых
Далекого материка
Ходили волны…
Всего росла температура
И жизнь не стоила глотка
И ни снотворных
………
Рыдал кузнечик от бессилья
На звук цветок перелагая
Я что взаправду умираю
Смеялась скрипка в белом платье
Смешалось розовое утро
С горячим снегом и ванилью
И то что билось рядом с курткой
Хотело булочку и счастья
………
В бреду слепого ночника
Затих гортанный переулок
Ко лбу прохладная рука
Ладонью детской прикоснулась
Но так ладонь была легка
Что различалось наяву
На ноготке мизинца яви
Как бормоча и шепелявя
Роняли бабочки в траву
Скорее лепестки чем крылья
Как непослушно говорили
На человеческом наречье
Как выпал месяц из скворечни
Валяя с ними дурака
Как раскололся от щелчка…
Уснул отплакавший кузнечик
…И две луны плывут навстречу
В глубоком озере зрачка
И ЛОДОЧКА ПЛЫВЕТ
И ты, всевидящий рассвет,
Храни видения в тумане.
В краю потерянных желаний
Есть лодочка, которой нет.
………
И лодочник придумал Хлое…
Там дом на виноградном склоне,
В нем светится окно ночами
На берегу потустороннем.
Но мы встречались, мы встречались…
Кто вспомнит, наяву, во сне ли –
Любовь мертва, туманно утро.
Но мы желали и хотели
И вместе умерли как будто.
Старик спускается на берег,
Его глаза слепы от света.
Ты догадаешься об этом,
Но можно верить и не верить…
………
Он лампу в комнате зажжет,
Оставит литься свет на реку.
Он был похож на человека,
А бремя вечности не в счет.
………
Любовь, что долго не живет,
В руке кувшинок не считая…
Там на земле любовь земная.
Там на реке любовь речная
И лодочка, которая плывет.
Здесь когда-то ты жила, старшеклассницей была,
А сравнительно недавно своевольно умерла.
Как, наверное, должна скверно тикать тишина,
Если женщине-красавице жизнь стала не мила.
Уроженец здешних мест, средних лет, таков, как есть,
Ради холода спинного навещаю твой подъезд.
Что ли роз на все возьму, на кладбище отвезу,
Уроню, как это водится, нетрезвую слезу...
Я ль не лез в окно к тебе из ревности, по злобе
По гремучей водосточной к небу задранной трубе?
Хорошо быть молодым, молодым и пьяным в дым —
Четверть века, четверть века зряшным подвигам моим!
Голосом, разрезом глаз с толку сбит в толпе не раз,
Я всегда обознавался, не ошибся лишь сейчас,
Не ослышался — мертва. Пошла кругом голова.
Не любила меня отроду, но ты была жива.
Кто б на ножки поднялся, в дно головкой уперся,
Поднатужился, чтоб разом смерть была, да вышла вся!
Воскресать так воскресать! Встали в рост отец и мать.
Друг Сопровский оживает, подбивает выпивать.
Мы «андроповки» берем, что-то первая колом —
Комом в горле, слуцким слогом да частушечным стихом.
Так от радости пьяны, гибелью опалены,
В черно-белой кинохронике вертаются с войны.
Нарастает стук колес, и душа идет вразнос.
На вокзале марш играют — слепнет музыка от слез.
Вот и ты — одна из них. Мельком видишь нас двоих,
Кратко на фиг посылаешь обожателей своих.
Вижу я сквозь толчею тебя прежнюю, ничью,
Уходящую безмолвно прямо в молодость твою.
Ну, иди себе, иди. Все плохое позади.
И отныне, надо думать, хорошее впереди.
Как в былые времена, встань у школьного окна.
Имя, девичью фамилию выговорит тишина.
1997
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
