Привратник, говорят, разрешил и старенькие
стишки выставлять, если в тему.
На днях зашел ко мне альтист Данилов,
принёс с собой бутылку Glenfiddich*
Был тих собой и улыбался мило,
но в кулаке всё время прятал шиш.
Шиш вылезал,а он его уныло,
стыдясь, опять засовывал в кулак.
Мы пили виски, и альтист Данилов
одолевал душевный свой напряг.
Когда в часах сыграла полночь соло,
мы одолели импортный 0.7.
Он предложил сыграть на кухне в поло
и даже снял с петель на кухню дверь.
Но что-то не пошло, не покатило,
а, может закатилось, - хрен поймешь...
И тут мгновенно вдруг исчез Данилов,
как из дырявого кармана грош.
Я тихо удивился на мгновенье:
"Исчезнуть не приняв "на посошок"?"
Но сунув удивление в забвенье, -
сходил неторопливо "на горшок"...
Потом достал бутылку из подполья -
недавно обретённый "Арманьяк"
и домовых хотел позвать к застолью,
но передумал - вреден им коньяк.
Присел к столу. Плеснул себе на донце.
Но аромат едва успел внюхтить,
как вдруг бесшумно,сквозь стекло в оконце,
( вот бесовщина, мама моя тить! )
возник тверёзый, как поп-корн, Данилов.
Проник не разорив в окне стекла.
( как-будто, только что со мной не пил он?)
Сидит опять на кухне у стола.
Принёс с собой футляр с альтом Альбани,
и говорит: "Михалыч, вот припрячь,
от сыщиков, воров и прочей дряни,
а для меня настало время "Ч".
И значит - хошь не хошь, а надо выпить,
как говорят у вас -"на посошок",
но сообразно с чувствами моими,
мне нынче не подходит коньячок.
Желая подсластить свою пилюлю,
я у монахов мимолётом спёр
прекрасную амброзью травяную -
"Бенедиктин" - волшебнейший ликёр"
И он, рукой пошарив под столом,
достал бутыль (пузатую такую)
с эмблемой знаменитейшею D.O.M.**
"Не грех, выходит, помянуть и всуе".
Мы "помянули" этой халабудой.
Данилов встал, сказал: "Ты мне не верь.
А еж ли что - прибейся к хлопобудам."
И - не взлетел, а тихо вышел в дверь.
Вчера всё думал: "Было иль не было?
И прилетал он, или приходил?
А, может, - это вовсе не Данилов,
а тот, который альт перепилил?"
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
