Мой добрый гений все беднее,
Все больше снега в волосах,
И воздух синью леденеет.
Остынь и ты, мой бедный страх.
Еще полцарства до рассвета,
Одна прозрачная рука
Прошита бледной ниткой света
И легче призрака легка.
Держись, мгновение, попробуй
За оголенный локоток –
Найдешь недвижный ужас гроба
И сновидений порошок.
А впереди еще полцарства,
И ни собаки, ни коня.
И время, чертово лекарство,
Вот-вот и вылечит меня.
Забыть
Не переплыть, не вспомнить все,
Не начинать с пустой ладони.
Пройдет минута и утонет
И ничего не унесет.
Закрыть капризные глаза.
Как перечеркнутые брови,
Все смертное простить любови.
Но паруса, но паруса…
…Оставь им море и рассвет,
А берега на свете нет.
Комарик
Колокольчика голос хрустальный
Зазвенит и опять пропадет:
«Здесь когда-то такая Наталья
Проживала?» – «Теперь не живет».
Отворится и хлопнет входная,
И комарик пройдет по ножу.
«И не скажите, где проживает?»
«Да и этого вам не скажу».
Раздухарится пьяная липа,
И какой-то летающий шкет
Без единого вздоха и всхлипа
Просвистит комариную вслед.
Колыхаясь от летнего зноя,
Будет песенка долго звенеть:
«Тут покойно – а ты беспокоишь,
Тут так сладко во сне умереть».
Соломенная дудочка
Я усну у тебя на груди
На пороге закрытого дома –
Нам никто не позволит войти.
Мы проснемся в дворце из соломы.
Он не греет ни в холод, ни в снег,
На осеннем ветру облетает.
А пройдет стороной человек
И соломенный ветер поймает.
Ничего у нас лишнего нет,
И нелишнего больше не будет.
Он один простоит столько лет,
Сколько с ветром беседуют люди.
Сколько дудочка тихо поет
И соломенной силы хватает –
И вот-вот и вот-вот и вот-вот…
И душа из нее вылетает.
Тут должна была быть пятая бабочка
Пятый час. Висит на нитке
Луч луны и луч рассвета.
Раз попытка, два попытка,
Вот и птичка, вот и лето.
Вот и облако в панаме,
Мотылек на берегу.
Вот и я взмахну руками…
Баттерфляем не смогу.
Ю. Сандул. Добродушие хорька.
Мордашка, заострявшаяся к носу.
Наушничал. Всегда – воротничок.
Испытывал восторг от козырька.
Витийствовал в уборной по вопросу,
прикалывать ли к кителю значок.
Прикалывал. Испытывал восторг
вообще от всяких символов и знаков.
Чтил титулы и звания, до слез.
Любил именовать себя «физорг».
Но был старообразен, как Иаков,
считал своим бичем фурункулез.
Подвержен был воздействию простуд,
отсиживался дома в непогоду.
Дрочил таблицы Брадиса. Тоска.
Знал химию и рвался в институт.
Но после школы загремел в пехоту,
в секретные подземные войска.
Теперь он что-то сверлит. Говорят,
на «Дизеле». Возможно и неточно.
Но точность тут, пожалуй, ни к чему.
Конечно, специальность и разряд.
Но, главное, он учится заочно.
И здесь мы приподнимем бахрому.
Он в сумерках листает «Сопромат»
и впитывает Маркса. Между прочим,
такие книги вечером как раз
особый источают аромат.
Не хочется считать себя рабочим.
Охота, в общем, в следующий класс.
Он в сумерках стремится к рубежам
иным. Сопротивление металла
в теории приятнее. О да!
Он рвется в инженеры, к чертежам.
Он станет им, во что бы то ни стало.
Ну, как это... количество труда,
прибавочная стоимость... прогресс...
И вся эта схоластика о рынке...
Он лезет сквозь дремучие леса.
Женился бы. Но времени в обрез.
И он предпочитает вечеринки,
случайные знакомства, адреса.
«Наш будущий – улыбка – инженер».
Он вспоминает сумрачную массу
и смотрит мимо девушек в окно.
Он одинок на собственный манер.
Он изменяет собственному классу.
Быть может, перебарщиваю. Но
использованье класса напрокат
опаснее мужского вероломства.
– Грех молодости. Кровь, мол, горяча. -
я помню даже искренний плакат
по поводу случайного знакомства.
Но нет ни диспансера, ни врача
от этих деклассированных, чтоб
себя предохранить от воспаленья.
А если нам эпоха не жена,
то чтоб не передать такой микроб
из этого – в другое поколенье.
Такая эстафета не нужна.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
