А можно я глаголы отпущу
вразвес
по гривенному или по пятёрке?
Разглаживать ладонями скатёрку
в забывчивости буду и лещу
обрадуюсь, как гончая тетёрке.
Пришла Мокрида — с головой нырну
к корням дубовым на излёте лета.
Ах, сколько на пригорках было пето:
«Ау, ау!»…
По чистому гумну
иду теперь и щемит слева где-то.
Холодный Зарев далеко не прост:
привёл меня до яблочного Спаса,
мол, на тебе и праздник, и запасы,
судьбу, уж ты прости, — на перекрёст,
и спутника с Орехового Спаса,
который слишком яро жил — устал
и в тот же час ушёл до Заревницы
в кромешную вселенскую зеницу.
Орехи раскатились, краснотал
зажмурился и дрогнул, как ресницы.
Три Спаса — ни один, к чертям, не спас!
Не вынесла повозку коренная.
И, чувства в этот омут окуная,
упрёшься головой в иконостас…
а это всё и есть «земля родная».
Из слез, дистиллированных зрачком,
гортань мне омывающих, наружу
не пущенных и там, под мозжечком,
образовавших ледяную лужу,
из ночи, перепачканной трубой,
превосходящей мужеский капризнак,
из крови, столь испорченной тобой,
- и тем верней - я создаю твой призрак,
и мне, как псу, не оторвать глаза
от перекрестка, где многоголосо
остервенело лают тормоза,
когда в толпу сбиваются колеса
троллейбусов, когда на красный свет
бежит твой призрак, страх перед которым
присущ скорее глохнущим моторам,
чем шоферам. И если это бред,
ночной мой бред, тогда - сожми виски.
Но тяжкий бред ночной непрерываем
будильником, грохочущим трамваем,
огромный город рвущим на куски,
как белый лист, где сказано "прощай".
Но уничтожив адрес на конверте,
ты входишь в дом, чьи комнаты лишай
забвения стрижет, и мысль о смерти
приюта ищет в меркнущем уме
на ощупь, как случайный обитатель
чужой квартиры пальцами во тьме
по стенам шарит в страхе выключатель.
1969
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
