На круглом от поэзии столе,
на благородном матовом стекле,
ножами перочинными в порезах,
лежала луна-рыба, чуть дыша,
а пятеро, концом карандаша
в бока ей тыча, обсуждали свежесть.
— Метафора судьбинной глубины!
— Оксюморон присвоенного света!
— А вы могли бы? — Да, могли бы мы,
хоть на трубе, хоть на простой салфетке.
Чай лился мимо. Блюдца, дребезжа,
сердито ездили по кругу. И тетради
тряслись в руках, которые держа
их тьмы. — А нас?! Регламент? Пересядем!
Постановили: безнадёжна. Развели
костёр. Предмет беседы разделили —
поджарили и съели. Символизм
решили обсудить на той неделе.
Луны кусочек унося в себе,
брели по тёмным улицам поэты.
Светились только двое — в серебре,
текли в ночи две круглые планеты,
от засухи страдая, чуть дыша,
как выброшенные на берег рыбы.
Язык, неповоротлив и шершав,
в потёках чёрного, как ночь, карандаша,
как шар, катал анафору — могли бы.
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.
С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной, и шум нагорный —
Всё вторит весело громам.
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
<1828>, начало 1850-х годов
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.