Наш мир погружается в бездну,
В холодную чёрную тьму,
И так некрасив повсеместно,
Что непостижимо уму.
Но тут среди грязи и спама –
О чём возвещает труба –
Приходит Василий Степанов
С улыбкой на пухлых губах.
Бойцы всевозможных милиций
Ведут с терроризмом борьбу
Практически в каждой столице,
Хватая людей наобум.
Но вот появляется Вася,
Неслабая сажень в плечах,
И Вася настолько прекрасен,
Что все упоённо молчат:
Достаточно лишь улыбнуться,
Играя кудряшками так,
Что все террористы сдаются
И едут обратно в Ирак.
Пусть Вася немного неряшлив,
Всё время по горло в грязи,
Всё так же модельны кудряшки,
Когда мы их видим вблизи,
И если он, точно «Титаник»,
Полезет в пучину пруда,
То Вася мокрее не станет –
Степановей станет вода
С утра ему бритвы не надо,
Он в ванной стоит нагишом
И бреется собственным взглядом
Как будто армейским ножом.
Василий идёт по планете
В фирмовых модельных штанах,
И Солнце тускнеет и светит,
Как раньше светила Луна,
И девочки в тесной одежде
Готовы без «если» и «но»
На всё, что угодно, в надежде
Увидеть его без штанов.
Он, умный и очень красивый,
И странно, пожалуй, одно:
Зовёт себя Вася Максимом
И держится, будто в кино.
Внимание публики зыбко,
И часто уходит вовне,
Но есть запасная улыбка
На васиной крепкой спине.
Как тренер – от уровня сборной,
От качества пищи удав,
Как Рокко Сиффреди – от порно,
И выползень как от куста,
Свинья – от количества грязи,
От ножниц своих брадобрей –
Так все мы зависим от Васи
И васиных светлых кудрей.
Рыдают Наташи и Дуси,
Сияет Степанов-звезда,
И нежно лепечет продюсер:
О да, мой хороший, о да!
О да!
О да-да-да-да! Да-а-а!
А-а-а-а!
Оо-о-о-о-оо-о-о-оо!
Да-а-а-а...
Нелегкое дело писательский труд –
Живешь, уподобленный волку.
С начала сезона, как Кассий и Брут,
На Цезаря дрочишь двустволку.
Полжизни копить оглушительный газ,
Кишку надрывая полетом,
Чтоб Цезарю метче впаять промеж глаз,
Когда он парит над болотом.
А что тебе Цезарь – великое ль зло,
Что в плане латыни ему повезло?
Таланту вредит многодневный простой,
Ржавеет умолкшая лира.
Любимец манежа писатель Толстой
Булыжники мечет в Шекспира.
Зато и затмился, и пить перестал –
Спокойнее было Толстому
В немеркнущей славе делить пьедестал
С мадам Харриет Бичер-Стоу.
А много ли было в Шекспире вреда?
Занятные ж пьесы писал иногда.
Пускай в хрестоматиях Цезарь давно,
Читал его каждый заочник.
Но Брут утверждает, что Цезарь – говно,
А Брут – компетентный источник.
В карельском скиту на казенных дровах
Ночует Шекспир с пораженьем в правах.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
