***
любимый мой, конечно, нет любви,
и не её ночами мы качали
как новорожденную в спутанной печали
с неясным цветом глаз, и не в её крови
лишь просыпался неокрепший гемостаз
и поднимал над нами невесомых нас,
закупорив пробоины былые,
и ставил на весло, и мы — о чудо — плыли,
не разбирая маяков и лунных фаз.
любимый мой, любви, конечно, нет,
есть клетки-жертвы, есть иммунитет,
стекает с ложа ногтевая лунка.
и я не я, а крик с картины Мунка,
и ты его протяжный белый свет.
Обычно мне хватает трёх ударов.
Второй всегда по пальцу, бляха-муха,
а первый и последний по гвоздю.
Я знаю жизнь. Теперь ему висеть
на этой даче до скончанья века,
коробиться от сырости, желтеть
от солнечных лучей и через год,
просроченному, сделаться причиной
неоднократных недоразумений,
смешных или печальных, с водевильным
оттенком.
Снять к чертям — и на растопку!
Но у кого поднимется рука?
А старое приспособленье для
учёта дней себя ещё покажет
и время уместит на острие
мгновения.
Какой-то здешний внук,
в летах, небритый, с сухостью во рту,
в каком-нибудь две тысячи весёлом
году придёт со спутницей в музей
(для галочки, Европа, как-никак).
Я знаю жизнь: музей с похмелья — мука,
осмотр шедевров через не могу.
И вдруг он замечает, бляха-муха,
охотников. Тех самых. На снегу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
