***
любимый мой, конечно, нет любви,
и не её ночами мы качали
как новорожденную в спутанной печали
с неясным цветом глаз, и не в её крови
лишь просыпался неокрепший гемостаз
и поднимал над нами невесомых нас,
закупорив пробоины былые,
и ставил на весло, и мы — о чудо — плыли,
не разбирая маяков и лунных фаз.
любимый мой, любви, конечно, нет,
есть клетки-жертвы, есть иммунитет,
стекает с ложа ногтевая лунка.
и я не я, а крик с картины Мунка,
и ты его протяжный белый свет.
Бумага терпела, велела и нам
от собственных наших словес.
С годами притёрлись к своим именам,
и страх узнаванья исчез.
Исчез узнавания первый азарт,
взошло понемногу быльё.
Катай сколько хочешь вперёд и назад
нередкое имя моё.
По белому чёрным сто раз напиши,
на улице проголоси,
чтоб я обернулся — а нет ни души
вкруг недоуменной оси.
Но слышно: мы стали вась-вась и петь-петь,
на равных и накоротке,
поскольку так легче до смерти терпеть
с приманкою на локотке.
Вот-вот мы наделаем в небе прорех,
взмывая из всех потрохов.
И нечего будет поставить поверх
застрявших в машинке стихов.
1988
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
