Если на поэтическом небосклоне
двадцатого века
взошла звезда Маяковского,
значит, это было
кому-то нужно,
значит, пришёл он вовремя
и спел песни свои,
наступая на горло
невероятным весом
тяжёлой походки.
Если ушёл он
всей сутью в революцию,
значит, кто-то его позвал,
значит, кто-то
зажёг в нём веру
в прекрасное далеко,
и, работая на износ,
был он честен
и так одинок,
что дано познать
только гению.
Если в тридцатом году
пробила пуля висок,
значит, не мог он больше
выносить бездарность окружения,
значит, и знал и чувствовал,
что спеты песни,
а без ритма их,
как мне кажется,
и на Олимпе
амброзии вкус противен…
Мы к осени пить перестанем,
Освоим гражданскую речь,
И мебель в домах переставим,
Чтоб не было места прилечь.
Над табором галок картавых
Синайская злая гроза,
Но рыбы в подводных кварталах
Закрыть не умеют глаза.
Взлетает оленья приманка
В рассеянный свет неживой,
А сердце на грани припадка
В упряжке любви гужевой.
Пространство сгущается к ночи,
Лежит на ветвях, как слюда.
Но рыб негасимые очи
Глядят из девонского льда,
Как времени грубые звенья
Наощупь срастаются в век.
А мы не имеем забвенья,
Стеная у медленных рек.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
