Глупая красота — не красота. Вглядись в тупую красавицу, всмотрись глубоко в каждую черту лица, в улыбку ее, взгляд — красота ее превратится мало-помалу в поразительное безобразие
Бывает, что мир кажется вышивкой из ломких древесных крестиков –
вот-вот рванёт, распустится, думаешь, – вроде и красиво, но тонко-тонко…
Впадаешь в детство. Достаёшь учебник. Читаешь параграф про тычинки-пестики.
Рассматриваешь, как барбарисово влипли шкурка к шкурке пластмассовых два котёнка.
Бывает, что отправляешь и-мэйлы чёрту, требуя переписать эту дурацкую историю,
оставить единственный жанр романа, перемолоть в песок новеллки, повести и прочие крохи-нэцкэ.
Но вот наступает один прекрасный день: подходишь к окну зашторенному, откупориваешь,
выглядываешь и говоришь: «наконец-то!»
Наконец-то…
Вот ты разливаешься в доме, как терпкий одеколон,
вот подходит на цыпочках безглазый страж состарившихся безумий –
шевелящий ушами ставень, шепелявящий безветренностью балкон,
зарюшенный жалующимися жалюзи в солнечной пыль-глазури, –
он ранее нарывал вываленной штукатуркой, дырой в стене,
он старательно запломбирован шоковым «нагишом» тебя теперь… Боже,
в такие минуты отступают мысли о сонном веретене,
в такие немоты у русалок хвост раздваивается в сапожки,
в которых ходить – не больно.
И как-то всё равно, что пол обкрадывает плодоносящий карман
шортов, что молчащий билайн – безопасный детектор близости вечных истин…
И мерещится, что под кожей шипит шампанское, а не какая-то алая дрянь.
И комары перемешивают адреналин, как опытные аквалангисты.
И что бы там не молчали гуппи-ханжи четырёх углов, –
такая античная стыдоба, взаимная окольцованность, радостная бесхозность, –
получающий ожог четвёртой сверхновой степени солёный плов,
музыка пальцев, перебирающих спелые спаренные абрикосы…
Тихий стон ковролиновый, зависть пола, разложенного пластом –
беспроводное квартирное радио, подтяфкивающее на урду или суахили, –
Выключить!
И, сплетясь пуповинами, нервно вилять хвостом,
сбрасывая бантики-зарубки памяти о тех, кто были
до, не исключая тех, которые – в генетической памяти, которых стык
в стык вклеивала ремонтная бригада перерождений Будды…
Яблоки собраны.
Простыни вымыты.
Ресничный ветер стих.
Телефон откашливается пролитым случайно брютом.
Спи.
В переходе под окнами разворачивается циклон.
Синоптики переписывают прогнозы. Далёкие фронты гадают на похоронках.
Потихоньку свежеет. Мурлычет слегка балкон.
Утро готовится целовать в лобик сонного негритёнка
ночи. Но кто-то отказывается щёлкать выключателем вовремя – может, тот,
благодаря кому мы все собираем синиц в стаи – и они улетают в рай, синицы…
Утро отсрочено.
Это значит, что я успею поцеловать твой живот
и уснуть, опасаясь, что не успею тебе присниться.
Картина мира, милая уму: писатель сочиняет про Муму; шоферы колесят по всей земле со Сталиным на лобовом стекле; любимец телевиденья чабан кастрирует козла во весь экран; агукая, играючи, шутя, мать пестует щекастое дитя. Сдается мне, согражданам не лень усердствовать. В трудах проходит день, а к полночи созреет в аккурат мажорный гимн, как некий виноград.
Бог в помощь всем. Но мой физкультпривет писателю. Писатель (он поэт), несносных наблюдений виртуоз, сквозь окна видит бледный лес берез, вникая в смысл житейских передряг, причуд, коллизий. Вроде бы пустяк по имени хандра, и во врачах нет надобности, но и в мелочах видна утечка жизни. Невзначай он адрес свой забудет или чай на рукопись прольет, то вообще купает галстук бархатный в борще. Смех да и только. Выпал первый снег. На улице какой-то человек, срывая голос, битых два часа отчитывал нашкодившего пса.
Писатель принимается писать. Давно ль он умудрился променять объем на вакуум, проточный звук на паузу? Жизнь валится из рук безделкою, безделицею в щель, внезапно перейдя в разряд вещей еще душемутительных, уже музейных, как-то: баночка драже с истекшим сроком годности, альбом колониальных марок в голубом налете пыли, шелковый шнурок...
В романе Достоевского "Игрок" описан странный случай. Гувернер влюбился не на шутку, но позор безденежья преследует его. Добро бы лишь его, но существо небесное, предмет любви - и та наделала долгов. О, нищета! Спасая положенье, наш герой сперва, как Германн, вчуже за игрой в рулетку наблюдал, но вот и он выигрывает сдуру миллион. Итак, женитьба? - Дудки! Грозный пыл объемлет бедолагу. Он забыл про барышню, ему предрешено в испарине толкаться в казино. Лишения, долги, потом тюрьма. "Ужели я тогда сошел с ума?" - себя и опечаленных друзей резонно вопрошает Алексей Иванович. А на кого пенять?
Давно ль мы умудрились променять простосердечье, женскую любовь на эти пять похабных рифм: свекровь, кровь, бровь, морковь и вновь! И вновь поэт включает за полночь настольный свет, по комнате описывает круг. Тошнехонько и нужен верный друг. Таким была бы проза. Дай-то Бог. На весь поселок брешет кабыздох. Поэт глядит в холодное окно. Гармония, как это ни смешно, вот цель его, точнее, идеал. Что выиграл он, что он проиграл? Но это разве в картах и лото есть выигрыш и проигрыш. Ни то изящные материи, ни се. Скорее розыгрыш. И это все? Еще не все. Ценить свою беду, найти вверху любимую звезду, испарину труда стереть со лба и сообщить кому-то: "Не судьба".
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
