А где-то плёс заброшенный -
покоит душу гладь
его воды и может он
терновых будней крошево
бурлящее - смирять...
А где-то дали синие
баюкает закат,
с утра в них можно сызнова
прожитое начать,
с листа чистее чистого
возделывать свой сад,
ведь стрелки на часах
идут вперёд и вспять...
Ну, почему не с ними я!
И времени лишь инеем
осесть на волосах;
причальные огни уже
становятся всё ближе мне -
видны за полем выжженным -
оставил термояд
безжалостных утрат.
А где-то в бестревожности -
июльский луг некошеный,
травы приветна шёлковость -
в неё вдвоём упасть
и налюбиться всласть!
Но кто-то шепчет рьяно мне:
"Ну, сколько, сколько, сколько же
стебаться будешь, мать,
бесстыдно над реалами
под небыли дурманами,
в окне ж твоём - ни зги".
Не задержу с ответом я:
"Вот потому "а где-то…" мне –
подарком дорогим
в убожестве рутин".
Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.
И только могильщики лихо
Работают. Дело не ждет!
И тихо, так, господи, тихо,
Что слышно, как время идет.
А после она выплывает,
Как труп на весенней реке, —
Но матери сын не узнает,
И внук отвернется в тоске.
И клонятся головы ниже,
Как маятник, ходит луна.
Так вот — над погибшим Парижем
Такая теперь тишина.
5 августа 1940,
Шереметевский Дом
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
