Я не был одинок, но всё же
Не замечал, что ночь светла
И струн моих не потревожил
Закат, сгорающий дотла.
Их, равнодушных, не коснулись
Мелодии ночной Невы
Проспектов, площадей и улиц,
С которыми я был «на Вы»
Не зазвучала серенада
И тени сумрачного сада,
Скрывая каменных богов,
Слились с туманом берегов.
Но, как предчувствие полёта,
Как неокрепшая гроза,
В моей груди томилось что-то,
Пока я не ожёг глаза вдруг о тебя
И слов не надо – ведь ласковые ветви сада,
Аллеи, берега, мосты – всё зашептало
- Ты!…
- Ты!
- Ты!
Весь мир тот шёпот растревожил,
И изумрудный город ожил,
Огней причудливой игрой
Мне улыбаясь, а порой
Ловил укромными местами,
Качал ладонями-мостами
И уносил в обитель снов.
Пел колыбельную без слов
Нам ветер, волнами играя,
И двери облачного края,
Гремя ключами и бубня,
Открыл на три заветных дня...
К таинственным ночным озёрам
Брели туманным коридором
Мы, взявшись за руки, как дети.
Господь, верни мгновенья эти!
Но, как предчувствие полёта,
Как неокрепшая гроза,
В моей груди томилось что-то,
Я вдруг ожёгся о тебя
И слов не надо – ветви сада,
Аллеи, берега, мосты –
Всё зашептало:
- Ты!…
- Ты!
- Ты!
Очень красиво и романтично)
Питер сказочный, удивительный)
Сердечно благодарю за Ваш комментарий и оценку!))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.