"Кризис! Кризис!" – кричит Обезьяна,
С бешеной скоростью по лесу мчась.
И вот перед ней лесная поляна,
На поляне Лисица в рыжую масть.
– Чего ты орешь, шальная глупышка?" –
Вопрос задает ей Лиса.
– Так ведь кризис кругом – отвечает Мартышка –
Пусть услышат меня небеса.
– Ну и что же, что кризис – Лиса ей спокойно –
Какой в этом видишь ты крах?
Пусть даже кризис, а вольно-невольно
Была я и буду в мехах.
Вот и Волк ей навстречу, оскалив пасть,
И хвост, напрягая упруго,
Сказал Обезьяне: "Мне кризис ни в масть.
И зачем так орать, подруга?
Мне на твой кризис, Макака, плевать
И кричать мне о кризисе рано.
Как я таскал, так и буду таскать
Колхозных и частных баранов!"
И вот, наконец, ей навстречу Медведь
Со всей своей массой медвежьей.
Ну и давай на Мартышку реветь,
Подмяв под себя валежник.
Сказал: "Кризис - тема совсем не моя!
И что мне о кризисе спорить?
Как строил в лесу я толпы зверья,
Так дальше и буду строить!"
"Вот, надо же, всем на кризис плевать!
Наверное, это уж слишком!
Почему я должна постоянно орать? –
Так рассуждала Мартышка –
И зачем мне о кризисе этом твердить?
Какая мне в этом разница?
Как ходила всю жизнь, так и буду ходить
Повсюду я с голой задницей!"
Я посетил тебя, пленительная сень,
Не в дни веселые живительного Мая,
Когда, зелеными ветвями помавая,
Манишь ты путника в свою густую тень;
Когда ты веешь ароматом
Тобою бережно взлелеянных цветов:
Под очарованный твой кров
Замедлил я моим возвратом.
В осенней наготе стояли дерева
И неприветливо чернели;
Хрустела под ногой замерзлая трава,
И листья мертвые, волнуяся, шумели.
С прохладой резкою дышал
В лицо мне запах увяданья;
Но не весеннего убранства я искал,
А прошлых лет воспоминанья.
Душой задумчивый, медлительно я шел
С годов младенческих знакомыми тропами;
Художник опытный их некогда провел.
Увы, рука его изглажена годами!
Стези заглохшие, мечтаешь, пешеход
Случайно протоптал. Сошел я в дол заветный,
Дол, первых дум моих лелеятель приветный!
Пруда знакомого искал красивых вод,
Искал прыгучих вод мне памятной каскады:
Там, думал я, к душе моей
Толпою полетят виденья прежних дней...
Вотще! лишенные хранительной преграды,
Далече воды утекли,
Их ложе поросло травою,
Приют хозяйственный в нем улья обрели,
И легкая тропа исчезла предо мною.
Ни в чем знакомого мой взор не обретал!
Но вот, по-прежнему, лесистым косогором,
Дорожка смелая ведет меня... обвал
Вдруг поглотил ее... Я стал
И глубь нежданную измерил грустным взором.
С недоумением искал другой тропы.
Иду я: где беседка тлеет,
И в прахе перед ней лежат ее столпы,
Где остов мостика дряхлеет.
И ты, величественный грот,
Тяжело-каменный, постигнут разрушеньем
И угрожаешь уж паденьем,
Бывало, в летний зной прохлады полный свод!
Что ж? пусть минувшее минуло сном летучим!
Еще прекрасен ты, заглохший Элизей.
И обаянием могучим
Исполнен для души моей.
Тот не был мыслию, тот не был сердцем хладен,
Кто, безымянной неги жаден,
Их своенравный бег тропам сим указал,
Кто, преклоняя слух к таинственному шуму
Сих кленов, сих дубов, в душе своей питал
Ему сочувственную думу.
Давно кругом меня о нем умолкнул слух,
Прияла прах его далекая могила,
Мне память образа его не сохранила,
Но здесь еще живет его доступный дух;
Здесь, друг мечтанья и природы,
Я познаю его вполне:
Он вдохновением волнуется во мне,
Он славить мне велит леса, долины, воды;
Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую несрочную весну,
Где разрушения следов я не примечу,
Где в сладостной сени невянущих дубров,
У нескудеющих ручьев,
Я тень священную мне встречу.
1834
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
