И снова карантин, уставшая весна,
никак не зацветут у дома абрикосы.
Всё есть – вода и хлеб, и вроде не война,
и времени полно, но мы в анабиозе.
Друг друга узнаём по голосу, глазам,
и маски к лицам будто приросли навечно.
– Здорово, Гюльчатай, – мне друг вчера сказал.
– Привет, мой господин, ты тоже засекречен?
Мы пробуем шутить, но не всегда смешно.
Прогулка, магазин. Опять квартирный кокон.
Дома грустят, молчат – с жильцами заодно,
и кажутся балконы масками для окон.
Не выбирали времена мы – обрели.
На карантине в пандемию – гюльчатаи.
Как будто всей страной – в гареме Абдуллы.
И на вопрос "Как так?" –
один ответ: "Стреляли..."
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
