"Буря мглою небо кроет",
без единого гвоздя;
буря - зверь, у ней, порою,
пыль созвездий на когтях.
Кто звездится, - те смутьяны,
буря с мглою - палачи.
Стукнет сталь, под крышкой пьяный
голос в щелку прокричит:
- Рукотворная могилка,
к ней тропа ещё цела?!
- Наливай, - там в банке килька, -
жизнь вчера не допила.
Буря выпьет и завоет:
"Ты, мой друг, не утомлён?".
И молчанье гробовое
закурлычет журавлём,
зарифмует: "Ждёт синица,
тихо за'морем моля,
что кулак вот-вот приснится
и задушит журавля".
Выпьем, добрая подружка,
ветхой старости моей,
для тебя я раскладушку
в рай поставлю. Веселей
будем жить, пошлём зарницу
за вином. Сгорит дотла.
Станем мы о ней молиться, -
пусть горит, но чтоб дошла.
"Выхожу один я на дорогу",
не туда его во тьме суя.
Ночь тиха, простите, недотроги,
в темноте не видно... ничего.
Вдоль дороги умный, как Иуда,
под крылом торжественных ракит,
в голубом сиянии, как чудо,
как бревно в глазу фонарь торчит.
"Уж не жду от жизни ничего я", -
Бог не раз корил и проклинал, -
Пусть не знаю большего я горя, -
в ночь уснёт голубенький фонарь.
"Но не тем холодным сном могилы",
где, сопя, вдыхаешь жизни прах.
Даром что, молва лицо разбила,
пусть уснёт с улыбкой на устах.
Через ночь и день фонарь проснётся
и дорогу оросит струя.
Не дождаться ночью свет от солнца, -
в темноте не видно ... ничего.
"Славная осень! Здоровый, ядрёный",
с водкой в руке по погоде одет,
кубики мёрзлые осени оной
в рюмку бросал и молчал тет-а-тет.
В серых глазищах не жёлтые листья, -
море костров, от них пепла щепоть.
Пламя покрашу, но только не кистью, -
кровь я пролью на их бледную плоть.
"Славная осень! Морозные ночи",
утром молчание луж...
Крики кукушек, но больше нет мочи
вслух их считать в ожидании стуж.
Всё хорошо, дорогая Маркиза,
всюду родимый осенний бардак.
Осень устала и пьёт за кулисой,
но не пьянеет никак.
"Есть в осени первоначальной"
от позднего цветения следы,
по ним сердца бредут к печалям,
но это только полбеды.
Где бледный серп гулял и звёзды млели,
теперь не сыщешь старых адресов.
Пугая "Тёмные аллеи",
созвездье лает Гончих Псов.
"Пустеет воздух, птиц не слышно боле".
Кукушка бьётся головой, а дятел лжёт,
им кажется ещё немного и вот-вот... ,
спрошу у осени: "Доколе?!".
"Клён ты мой опавший, клён заледенелый",
Гнуться под метелью, - вредная манера.
Ты, как трезвый сторож, вид твой впечатляющ
и зимой по снегу босиком гуляешь.
Справа смех берёзок, слева стонет верба,
крики их ввергают в грех неимоверно.
Не крути главою, оттопырив ухо,
спит дружок твой ясень, круглый год под мухой.
Сам себе казался я таким счастливым, -
трезвым и зелёным кустиком оливы.
Плакал в грудь жене я, душу обнажая,
оказалась баба не моя, - чужая.
Для биографии некстати,
для эпитафии плохи.
"Не презирайте, бога ради",
мои смертельные грехи.
Когда умру, прошу покорно,
отмерив два, отмерив пять,
ни просто так ни стихотворно,
осколки жизни не топтать.
"Когда-нибудь мои потомки",
с Луны и прочих тёплых мест,
сотрут звезду за кривотолки
и вроют на могиле крест.
Симе
"Мело весь месяц в феврале"
Немилосердно,
Не билось сердце, захмелев,
Не билось сердце.
Слетались звёздные миры
на небо вклетку.
Скатилась в пасть моей норы
Луна таблеткой.
"На озаренный потолок
Ложились тени",
Вязали руки узелок
На синей вене.
Сломать мне в драках по крылу
Казалось мало, -
И я упала на иглу,
И я упала.
Стонали девичьи грехи
Ночами жутко,
Но не кричали петухи,
Пугая утро.
Как только сняли кандалы,
Мне стало мало.
И я кричала без иглы,
И я кричала.
Подруга чаю завари
И папиросу.
Потом давай на раз, два, три
Монету бросим.
И доказать, страх поборов,
Что жизнь не спета,
Лишь сможет, вставши на ребро,
Упав монета!
"Мело, мело по всей земле"...
Не ваше дело!
Да, я сидела на игле,
Да, я сидела.
"Вдох глубокий, руки шире",
две бутылки распузырил.
Ясность мысли, полное сознание -
Богоумиляющее,
Бесоогорчающее
Дури, если трезв ещё, изгнание!
Если вы в чужой квартире —
Уши плавают в кефире, -
Не имеет этот факт значения!
С кем-то (вдым) наедине.
Спишь, как-будто на жене,
Даришь ей секунды облегчения.
Утром был похож на труп он,
К ночи вырос, если в лупу
Бросить взгляд на миг формирования.
Если мал он, взявши нож,
пусть подруга... . Больно? Что ж
оживит, вдувая в рот, дыхание.
Если вы слабы пупами —
И в глазах жены упали,
Удивитесь - Зая, всё по прежнему?
Главный счетовод на небе
Создал женщин на потребу, -
Не стесняйтесь ей напомнить вежливо.
"Разговаривать не надо" —
Подойдите тихо с зада,
Улыбаясь узко и загадочно.
А потом, сорвав улыбку,
В койку, быстро, но не шибко
И коленно, а потом лопаточно.
Не страшны упрёки чести —
Мы в ответ нальём по двести,
"В выигрыше даже начинающий".
Красота! Среди могущих
Пьяных нет и нет непьющих —
Тост поднимем плоть ошеломляющий!
Поэты живут. И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
затем, что у всех на уме - у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
Там, где, судя по паспортам - все по местам.
Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада,
По чистым листам, где до времени - все по устам.
Поэт умывает слова, возводя их в приметы
подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!
Как вольно им петь.И дышать полной грудью на ладан...
Святая вода на пустом киселе неживой.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной головой.
Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им
- Не надо!
Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.
Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
Не верте концу. Но не ждите иного расклада.
А что там было в пути? Метры, рубли...
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
позволят идти, наконец, не касаясь земли.
Ну вот, ты - поэт... Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Не жалко распять, для того, чтоб вернуться к Пилату.
Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.
Короткую жизнь. Семь кругов беспокойного лада
Поэты идут.
И уходят от нас на восьмой.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
