***
ты душа моя душица
что измазалась в росе
ни в полшага не боится
ни вполглаза на косе
просыпается и плачет
звёзды бросив на косу
здесь рассвет а это значит
душу с ветром унесу
***
_________ Н.П.
вот у тебя там море и... море
а у меня только *** на заборе
вон у тебя там неба лохань
а у меня сплошная Ухань
крики ворон визги соседей
тачка вонючая едет и едет
серая мерзкая сверху напакость
влага стоит шо хоть выкуси накось
вешаться можно на влажный крючок
так и болтаться на нём ну а чо
солнце забрали
оставили ночь
нас не спасут
просто некому мочь
***
_________ Н.П.
в цитату тисну пару букв
а дэ а бэ бэ дэ азм есмь
какие хошь пускай гадают
кому оставлено в ответ
***
Протянется от Раи и до рая
спрядённая шелковистая нить,
чужие мысли я не выбираю,
свои бы взять, связать, соединить,
закинуть сеть в пустующее море,
чтоб пляской Витта вздрогнула блесна
и выловить на счастье или горе
идею – две, но так, чтобы ясна…
Прольётся речь печальная Наташи,
ершом царапнет и оставит след.
Такие рыбы в черепушках наших,
такой салат морской, такой обед!
***
над пилигримом одиноким
затеплилась звездою свечка
бездонной тьмой вращает око
пустые страхи у сердечка
внезапно вспомнится срамно́е
как зачинали под покровом
как будто нечто неземное
в закатном отсвете пунцовом
и вот растёт такое чудо
безгрешный плод в грешивших водах
не беспечально почему-то
в некоролевских несвободах
и час рождения такой же
окутан тьмой отмечен знаком
неясным в тесноте прихожей
одним каким-то зодиаком
и нет желания рождаться
но есть потребность
эка мука в огне неистовых пульсаций
давай
ещё одна потуга
ЧЕРЕПКИ ПАМЯТИ
«я дала тебе руку летом,
потихоньку надеясь, что может, когда-то, где-то...
а ведь надо было бы сразу. и наверняка».
нелетнее. Дин Лейпек
___
Ох, лето, лето!
Сто́га большая котлета
не даёт сомкнуться зубам частоколу,
там между резцов торчит гладиолус.
И сколько пряди дороги ни виться в пыли —
часы нарисует Дали
и разом потёкшие стрелки и циферблат
утекут далеко-далеко за бугор, куда-то назад
всё дальше и дальше, отматывая провода
из завтра через сегодня во вчера,
в общем, куда-то туда
где деревья большие-большие,
глаза от наивности на пол-лица
и глубоко колдовские.
Сле́пит невыносимо круглый
кругляш… из майки — на руку кукла…
через портал свободно шагнуть в прекрасный и свой
особенный мир, и снова, и вновь, не впервой
очутиться в пластичной послушной желанию нежной среде
в любой день недели, нигде и волшебно везде.
О, как я могла не запомнить? Посыпьте же волосы снегом,
но тёплым, живым и, желательно, сладким.
И вставьте куда-нибудь тегом,
закладкой.
*
я дала тебе руку летом,
ногу — позже, пожалуй, к обеду,
преклонила голову к ночи,
вот и всё, я — твоя тамагочи.
Юрка, как ты сейчас в Гренландии?
Юрка, в этом что-то неладное,
если в ужасе по снегам
скачет крови
живой стакан!
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Он лежал посреди страны,
он лежал, трепыхаясь слева,
словно серое сердце леса,
тишины.
Он лежал, синеву боков
он вздымал, он дышал пока еще,
как мучительный глаз,
моргающий,
на печальной щеке снегов.
Но внезапно, взметнувшись свечкой,
он возник,
и над лесом, над черной речкой
резанул
человечий
крик!
Звук был пронзительным и чистым, как
ультразвук
или как крик ребенка.
Я знал, что зайцы стонут. Но чтобы так?!
Это была нота жизни. Так кричат роженицы.
Так кричат перелески голые
и немые досель кусты,
так нам смерть прорезает голос
неизведанной чистоты.
Той природе, молчально-чудной,
роща, озеро ли, бревно —
им позволено слушать, чувствовать,
только голоса не дано.
Так кричат в последний и в первый.
Это жизнь, удаляясь, пела,
вылетая, как из силка,
в небосклоны и облака.
Это длилось мгновение,
мы окаменели,
как в остановившемся кинокадре.
Сапог бегущего завгара так и не коснулся земли.
Четыре черные дробинки, не долетев, вонзились
в воздух.
Он взглянул на нас. И — или это нам показалось
над горизонтальными мышцами бегуна, над
запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо.
Глаза были раскосы и широко расставлены, как
на фресках Дионисия.
Он взглянул изумленно и разгневанно.
Он парил.
Как бы слился с криком.
Он повис...
С искаженным и светлым ликом,
как у ангелов и певиц.
Длинноногий лесной архангел...
Плыл туман золотой к лесам.
"Охмуряет",— стрелявший схаркнул.
И беззвучно плакал пацан.
Возвращались в ночную пору.
Ветер рожу драл, как наждак.
Как багровые светофоры,
наши лица неслись во мрак.
1963
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
