Мне папа обещал купить словарь,
чтобы язык родной не позабыл я.
Как говорил отец: "Все божья тварь
и кони с яйцами и без кобыла".
С тех пор я с русским языком дружу,
чуть что, - в словарь заглядываю смело.
Коням нельзя под хвост совать вожжу,
кобылам без яиц, - другое дело.
Словарный арсенал растёт, как ком,
но слоги до сих пор считаю в столбик.
Меня тесают русским языком
и интеллект речей меняет облик.
Все живы будем, если не помрём
и те граниты, что веками грызли,
я обхвачу пузатым словарём
и в пыль сотру их глубиною мысли.
Порою страшно думать, что один.
Вот тоже слово новое - "порою".
Напротив "Пиво", там где "Магазин"
кричал на дочку дядя: "Блядь, зарою!".
Я не могу забыть смешную Блядь,
найти б её и угостить конфетой.
Куплю лопату, чтобы откопать,
смешную Блядь, когда наступит лето.
Рассказ старика
Будильник по утрам придушит лень
и мозг встаёт, потрёпанный годами.
Сидит всё там же, только набекрень
и пудрится нетрезвыми попами.
Хмель не бежит уже на старого ловца,
а стопку не волнует честь мундира.
На кухне ждёт глазунья в два яйца,
стакан гранёный тёплого кефира.
Мой друг четвероногий прибежал
и лает - "Отвори калитку рая".
А я смотрю, как-будто бы кинжал,
он просит проглотить, не запивая.
Таблетки, как библейский караван.
Очки, как стая птиц на райском древе,
найдут тропу с кровати на диван,
там ждут меня запретный плод и Ева.
Воспоминанья выстроились в ряд,
не помню из какого я колена.
По ком колокола во мне звонят?
И гонят на погост... . Какого хрена?!
Друзья уходят, не пожав руки.
В гробах плывут любовницы и жёны,
а я живу всем смыслам вопреки
и жду звонка от них у телефона.
Есть у меня заветная мечта.
Когда-нибудь случайно в небе встретив,
спросить о том, что виделось с креста,
поднять и выкурить по сигарете.
Рассказ девушки
Курила дурь, жила не в гроб, а всласть,
меня найдя в капусте. С перепуга
папаша не делил с мамашей власть
и не делил бутылку с нами сука.
Я плакать перестала ровно в пять,
а драться "насмерть" научилась в восемь
и заскрипела черёз семь кровать.
Весна прошла и наступила осень.
Туманный, мокрый, рваный силуэт,
в нору забились солнечные зайцы.
А был ли это мальчик да иль нет?
Кудрявый кто-то уходил сквозь пальцы.
Да, мальчик был по имени Никто.
Их до фига пап Карло понаделал.
Он мне сказал (армянский анекдот):
"Какой ты дэвачка, как персик спэлый".
Но счастье тёрлось между нами миг.
Горела дважды красная рябина.
От той зимы её остался крик,
когда злодеи мальчика рубили.
С тех пор стою на трассе я одна.
Одета, как всегда, не по погоде
и из машин открытого окна
мне предлагают счастье на природе.
Рассказ сержанта
Весна ждала команду "Становись!".
Пузатый грязный старый паровозик
приплёлся в срок. "Ну, вот и заебись, -
сказал отец, - в подобных зеков возят".
Ждала присяга и ждала страна,
когда за родину стеною встанем,
чтобы она всегда была пьяна
назло US и прочим глухоманям.
Я командир и звать меня сержант,
рождён командовать солдатом не был
и морды бить не дал мне Бог талант
и делать взгляд орлиным и свирепом.
Сержант наряд на кухню невзлюбил,
казнил мышей и мерзких тараканов.
И не жалел ни дуста ни могил,
пока, чуть было сам в одну ни канул.
По городу учения идут,
стоят "убитые", живых конфузя.
А у "врага" на поле там и тут
лежат "покойники" и чешут пузо.
Тревогу ждал, как утро ждёт восход.
Сюжет достоин был высокой драмы, -
мне ротный обещал, что через рот
он сделает меня счастливой мамой.
Тем дорог золотник , что был он мал.
В конце скажу, но только между нами:
"Я, вот те крест, ни строчки не соврал,
СА видал вот этими глазами".
Рассказ лабуха
Уходит жизнь, уходит безвозвратно,
укол в висок не страшен для морщин.
Лишь песенка со сцены ресторана
закачивает в кровь адреналин!
Когда-то занавес взлетал, как птица
и опускался только на заре.
Давно, ещё при матушке царице
и батюшке, отце родном, царе!
Сидели девушки и, просто, б..ди,
их дамы сторонились, как огня.
А мальчики, украдкой в зубы глядя,
меж столиков гребли, мошной звеня.
Купцы не знали слов браток и сударь,
а обращались вольно - человек.
И горько плакали, зовя паскудой,
не зная слов ни гей ни гомосек.
На сцене песенку в шесть рук лабали
и к ми бемоль тянулись пацаны.
Работали над телом вышибалы
под крик расстроенной седьмой струны.
А много за полночь, когда дымилась
скабрезность, выжигая черепа,
заре без ропота сдалась на милость
от водки мокрая весёлая толпа.
В конце скажу, но только между нами,
что золотник тем дорог, что был мал.
Всё видел я вот этими глазами
и, вот те крест, ни строчки не соврал.
Время за полночь медленным камнем,
За холодным стеклом ни шиша.
Только мы до утра тараканим,
Насекомую службу верша.
В эту пору супружеской пашней
Рассыпают свои семена
Обитатели жизни всегдашней,
Не любившие нас дотемна.
Разве дома тебя не ругали
За привычку в такие часы
Разминаться по стенке кругами,
Вдохновенно топорща усы?
В эту пору внутри организма
Незакатное пламя бело,
Но, как яркий пример атавизма,
Нелетавшее дремлет крыло.
Не кори, что в ближайшую среду
Тихомолкой в кухонном тряпье
Я с родительской площади съеду,
Изменив тараканьей тропе.
Но, зайдя к тебе прежде за плинтус,
Керосину хлебнуть задарма,
Я от слез неожиданных слипнусь,
И проститься не хватит ума.
Для того ли мы дни раздарили,
Как реликтовый бор под пилу,
Чтобы нас, наконец, раздавили
На чужом пенсильванском полу?
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
