Борис, у тебя одно "лишнее" свойство характера:-всегда принижаешь свои поэзи-возможности и даже царапаешь намекая на злость, как краско-сущность; скажу без лести(я ненавижу её)-в тебе злости, как у сосны лимона...
Есть гротеск, тонкий, не ржавый юмор, никогда не переходящий в глубокие морщины носо-губной складки(эт из физиогномии), просто ты подчас слишком рационален и этакое мышление всегда надевает чадру на Осознание-оно скукоживается, как майка на морозе и ...опять раздробленное на тысячи "я" демонстрируют полное повиновение невидимому хозяйну...и так и живут...не догоняя...лишь разгоняясь и в пропасть(!)
Я очень часто "вижу" как ты на подходе Видения велико-цветастой Вселенной вдруг сам себя тормозишь, как будто бы боясь самого себя...я всегда пытаюсь понять твой "страх", но поверь-Господь дал нам величайший подарок-умение высказывать боль, сострадание и Любовь, и любой страх Совершить это от лукавого!
Привет, Мераб.
Да, ты во многом прав. "Я очень часто "вижу" как ты на подходе Видения велико-цветастой Вселенной вдруг сам себя тормозишь, как будто бы боясь самого себя". Да, со стороны это, может быть, и выглядит так. Но это не боязнь самого себя, я себя уже давно "не боюсь", ибо неплохо знаю себя. Это боязнь сделать себя лит. героем своих произведений. Оторвать ЛГ от автора невозможно, автор создаёт портрет ЛГ. Но это не должен быть автопортрет.
Первая ступенька в создании стихотворения это, когда автор начинает описывать, какие-то эпизоды из своей жизни. Я тоже это делал, но недолго. А потом, каждый выбирает то, что ему интересно - музыка, живопись, театр. У меня - театр, где я один во всех лицах. Вот пример, здесь очень мало из моей жизни.
От жажды умираю над ручьём
“От жажды умираю над ручьём”,
Привык платить, но презираю злато.
Ужасно, ненавидя, быть вдвоём,
Но ведь живут в любви топор и плаха.
Во времена бесстрашия и страха
В тумане парус ищет ветер в штиль
И сказку часто убивает быль,
Где буря, замирая равнодушно,
Кристально чистую глотает пыль,
А смерть ручная и тебе послушна.
Люблю врагов, но прячусь от друзей
И за чужую ложь порой мне стыдно.
Я белый раб, но не ношу цепей.
Их сытое таскает гордо быдло.
Плевать, но за художника обидно,
Который слеп, но слышит сердца стук
И вырастают крылья вместо рук.
Я ползать был рождён, в шеренгах стоя,
Но горе променял на радость мук
Не покидать убитым поле боя.
Вино свободы пью, но я не пьян,
Лишь одинок среди родных и близких.
Я добрый, милый, нежный хулиган,
Колючий кактус меж берёз английских
Без целей благородных и без низких.
Чужим я свой, чужак среди своих,
Плюют в лицо, целую руки их,
Но жив ещё, хоть был убит однажды.
Вас помяну, но прокляну свой стих
И выпив море, вновь умру от жажды.
Я вознесусь на небо в райский ад.
Поставят памятник, но не простят
Апостолы и ангельские стервы,
Что мнение посмел иметь, не взгляд.
Последний в рай, но даже в ад не первый.
Добавлять строки или менять ритм нельзя, - это одно из условий, на котором строятся вот уже более 500 лет все эти подражания и интерпретации стихотворения Франсуа Вийона "Баллада поэтического состязания в Блуа".
Что-то вроде бесконечного конкурса.
Великолепно!
Спасибо.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.
И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.
"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.
Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.
И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!
Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...
А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.
Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.
А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...
А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"
И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
1938
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.