Скелетик играет на флейте.
Набросьте же снега, согрейте!
Ведь белые хрупкие пальцы
от холода могут сломаться!
И некому станет таиться
в бессонных глазящих сквозницах.
Никто не возьмёт на поруки
гоморру прошедшие звуки.
Никто этих звуков не слышит.
А только роднее и ближе
скрипят водосточные трубы
губами побитой Гекубы.
*
*
*
Это произошло на улице Ульяновской. Я спешила на работу, чтобы подменить, потому что перед этим подменили меня... На крыльце музея из-за полуоткрытой створки двери выглянул мужчина в клетчатой рубашке без верхней одежды.
И неожиданно обратился ко мне:
- Пойдёмте в музей. Послушаете концерт. Бесплатный. У нас сейчас концерт начинается. Домра. Всего 45 минут.
Я развела руками - в жизни так всегда. Полно какого-то неполноценного времени, а когда вдруг оказываешься где-то нужным - нет и 45 минут.
- Сожалею, работа...
- Но ведь может подождать! - безнадёжно ответил мне он уже вслед.
А я шла уже по улице Чапаева с разведёнными руками. Там было много встречных людей, не как на Ульяновской. Там были хозяйственные мужчины и бестолковые женщины, бабушки с тележками и девчонки с наушниками, были вышедшие из ломбарда и зашедшие за обувью, зелёные и жёлтые разносчики еды и жующие шаурму коричневые индийский студенты. Даже один дедушка с банным веником. Все они торопились. Тут вам не Ульяновская, тут все торопятся по-настоящему, с выражением. А мне хотелось соединить разведённые руки, схватить их в охапку и запихать пинками на концерт домры. Всего на 45 минут. Но если я сама не иду туда, то какое имею право командовать? Люди неслись дальше по своим прямым делам, а за углом при остром дефиците слушателей играла домра. И я у неё в долгу.
*
*
*
Прогноз оправдался - температура достигла нуля.
Ощущается, как пульс утопленника.
Слепая ярость, вышедшая из онлайн,
карать идёт чёрно-белых хроников.
Тсс, футуристка! Прячься, имажинист!
В плащ-распашонку вязких крупозных строчек.
Нас не допросят, как бесполезно жить,
просто в одно мгновение обесточат.
Чтобы разжечь на улице праздничные огни.
Ощущается как День Всех Ненужных.
Где-то за кадром прячется пианист.
В нише под инструментом хранит оружие.
За Москва-рекой в полуподвале
Жил высокого роста блондин.
Мы б его помянули едва ли,
Кабы только не случай один.
Он вставал удивительно поздно.
Кое-как расставался со сном.
Батарея хрипела гриппозно.
Белый день грохотал за окном.
Выпив чашку холодного чаю,
Съев арахиса полную горсть,
Он повязывал шарф, напевая,
Брал с крюка стариковскую трость.
Был он молод. С лохматой собакой
Выходил в переулки Москвы.
Каждый вправе героя гулякой
Окрестить. Так и было, увы.
Раз, когда он осеннею ночью
Интересную книгу читал,
Некто белый, незримый воочью,
Знак смятенья над ним начертал.
С той поры временами гуляка
Различал под бесплотным перстом
По веленью незримого знака
Два-три звука в порядке простом.
Две-три ноты, но сколько свободы!
Как кружилась его голова!
А погода сменяла погоду,
Снег ложился, вставала трава.
Белый день грохотал неустанно,
Заставая его в неглиже.
Наш герой различал фортепьяно
На высоком одном этаже.
И бедняга в догадках терялся:
Кто проклятье его разгадал?
А мотив между тем повторялся,
Кто-то сверху ночами играл.
Он дознался. Под кровлей покатой
Жили врозь от людей вдалеке
Злой старик с шевелюрой косматой,
Рядом - девушка в сером платке.
Он внушил себе (разве представишь?
И откуда надежды взялись?),
Что напевы медлительных клавиш
Под руками ее родились.
В день веселой женитьбы героя
От души веселился народ.
Ели первое, ели второе,
А на третье сварили компот.
Славный праздник слегка омрачался,
Хотя "Горько" летело окрест, -
Злой старик в одночасье скончался,
И гудел похоронный оркестр.
Геликоны, литавры, тромбоны.
Спал герой, захмелев за столом.
Вновь литавры, опять геликоны -
Две-три ноты в порядке простом.
Вот он спит. По январскому полю
На громадном летит скакуне.
Видит маленький город, дотоле
Он такого не видел во сне.
Видит ратушу, круг циферблата,
Трех овчарок в глубоком снегу.
И к нему подбегают ребята
Взапуски, хохоча на бегу.
Сзади псы, утопая в кюветах,
Притащили дары для него:
Три письма в разноцветных конвертах -
Вот вам слезы с лица моего!
А под небом заснеженных кровель,
Привнося глубину в эту высь,
С циферблатом на ратуше вровень
Две-три птицы цепочкой.
Проснись!
Он проснулся. Открытая книга.
Ночь осенняя. Сырость с небес.
В полутемной каморке - ни сдвига.
Слышно только от мига до мига:
Ре-ре-соль-ре-соль-ре-до-диез.
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
