Последние 2 строки - абсолютно самодостаточное произведение, философское.
Про реку, которая течет, но остается на месте, это не мое - это кто-то из древних...
а я, в основном, про время, которое, как река, сквозь пальцы, Вань) обычно сравнивают с песком..
Джонни круто что ты всегда в поиске а не сыпешь лавровые листочки в борч самолюбования. Всегда интересно тебя читать даже если нравится. Отдам все баллы что могу. Флэйва брат!
Спасибо, Дэдди!
Круто замешано, что уж тут возразишь-то?
Присутствует, правдо, некоторая неискренняя эпотажность. Но уж больно вкусно слова составленные в экибану пирога стиха :)
Как всегда: публику эпатировал-эпатировал, да не выэпатировал. ))
Спасибо, Kinokefal!
жаль, что больше 25 баллов нельзя поставить)
а эпатировать нужно обязательно, Ваня)
тем более, что у тебя это получается великолепно)
красиво, да, но слишком много слоф o слофах, стехоф о стехах и рефлексии на тему себя любимого :)
Ну, это же естественно для поэта - осмысление себя и мира через стихи. А так значительная часть его жизни состоит из написания стихов, то естественно и то, что это тоже попадает в стихи. )
Хотя я не сторонник того, чтобы это было часто. А то получается какая-то дурная бесконечность. Как будто камеру, которая подключена к телевизору и сразу же транслирует на него картинку, наводят на этот самый телевизор )
от "однажды.." - да, до - нет
Половина - это лучше, чем ничего )
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем - муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне, в профиль - особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.
Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.
Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
Но стоит ли?
Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
"Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" -
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.
Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
все козыри.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции - тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.