Клубится над оливой пар.
Мерцающая зимняя звезда
среди цыплячьих нежностей мимоз
алеет ярче, ярче...
Стада скудны, вслед за травой
Бредут на запад, тонко блея.
Тиара-колокольчик гунна
лишь для того из фетра,
чтобы не звенеть.
Как близко Мартовские иды!
Гай Кассий пурпурную нить
на палец крутит,
пытая имя фурии Кассиопедов.
Глядится в полированную сталь
и сладострастно шепчет времени: "Гони!"
Вдоль Лимеса является Платон
и головою выпуклой качает,
Как старый пес хватает талый снег
синюшным языком.
За Рейном мгла. Дунай застыл...
2. Волчок
старик выходит на Тверскую,
стоит с протянутой рукой
и тянет песню удалую
иль слезную. пятак, другой
ему в смятеньи сунет "барин"-
купчишка гильдии второй,
и к Яру, к полоумной Варе -
в сомнамбуле, как сам не свой.
и будут яростно цыгане
выть: К нам приехал дорогой...
с блядьми, друзьями и деньгами
он рухнет в бездну с головой
с утра, притихший и опухший,
глядит в дубовый потолок,
в груди нащупывая душу,
да душу волчек уволок.
волчок скривит гримасу злую,
блеснет багровой пустотой,
и грянет песню удалую
иль слёзную, За упокой.
Юрка, как ты сейчас в Гренландии?
Юрка, в этом что-то неладное,
если в ужасе по снегам
скачет крови
живой стакан!
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Он лежал посреди страны,
он лежал, трепыхаясь слева,
словно серое сердце леса,
тишины.
Он лежал, синеву боков
он вздымал, он дышал пока еще,
как мучительный глаз,
моргающий,
на печальной щеке снегов.
Но внезапно, взметнувшись свечкой,
он возник,
и над лесом, над черной речкой
резанул
человечий
крик!
Звук был пронзительным и чистым, как
ультразвук
или как крик ребенка.
Я знал, что зайцы стонут. Но чтобы так?!
Это была нота жизни. Так кричат роженицы.
Так кричат перелески голые
и немые досель кусты,
так нам смерть прорезает голос
неизведанной чистоты.
Той природе, молчально-чудной,
роща, озеро ли, бревно —
им позволено слушать, чувствовать,
только голоса не дано.
Так кричат в последний и в первый.
Это жизнь, удаляясь, пела,
вылетая, как из силка,
в небосклоны и облака.
Это длилось мгновение,
мы окаменели,
как в остановившемся кинокадре.
Сапог бегущего завгара так и не коснулся земли.
Четыре черные дробинки, не долетев, вонзились
в воздух.
Он взглянул на нас. И — или это нам показалось
над горизонтальными мышцами бегуна, над
запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо.
Глаза были раскосы и широко расставлены, как
на фресках Дионисия.
Он взглянул изумленно и разгневанно.
Он парил.
Как бы слился с криком.
Он повис...
С искаженным и светлым ликом,
как у ангелов и певиц.
Длинноногий лесной архангел...
Плыл туман золотой к лесам.
"Охмуряет",— стрелявший схаркнул.
И беззвучно плакал пацан.
Возвращались в ночную пору.
Ветер рожу драл, как наждак.
Как багровые светофоры,
наши лица неслись во мрак.
1963
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
