Они были рыжими как лисицы -
Мама, младшая сестра Лида и Таня
/Сама себя она называла Татья/.
Таня до пятнадцати лет носила
Странное нарядное платье,
Любила построить из песка ракету,
То ли корыто -
Были глаза её словно небо,
А губы полуоткрыты.
И когда они в парке гуляли втроем,
Как гуляют по лесу рыжие лисы,
Таня могла внезапно присесть
Чтобы пописать.
И тогда мама и младшая сестра Лида
Закрывали Таню собой -
Было не видно.
Я проживал по соседству с Таней
Своё восьмое лето
И на его исходе я стал Ромео,
А Таня стала Джульетта.
Она подходила ко мне, улыбалась -
Она всегда улыбалась мне в это лето -
И шептала: "Счастье, Татья..."
И в ответ я то ли мычал,
То ли в небо пытался взлетать я -
Синее, как глаза Тани,
Рыжее, как её волосы.
У жизни бывают чёрные полосы
В одну из них ко мне подошёл мой
Лучший друг Гриша Апельянц:
- Брат, это хуцпа и мезальянс
Таня, мало того что дурёха,
Она ещё и старуха,
Её пятнадцать, а тебе восемь
исполнилось в это лето.
Может быть это любовь,
Но не к добру это.
Вот тебе из пластилина конфета,
Дай её Тане, а дальше всё будет путём,
Лёгкий абьюз и облом,
Скажешь ей прости, литрайот шолом...
Люблю я с тобой, дураком, поговорить -
Можешь не благодарить.
Таня ела эту чёртову конфету и улыбалась мне -
Она всегда улыбалась мне в это лето.
Она глотала мерзкий пластилин и улыбалась мне -
Она всегда улыбалась мне.
Из её глаз текли слёзы, но она улыбалась мне -
Она так улыбалась только мне,
Больше никому.
Много лет прошло с тех пор,
Я видел свет и тьму.
Больше тьму - так бывает у сов
И у тех, кто мало спит по ночам,
А если спит, то видит один и тот же сон,
В котором мальчик рядом с девочкой
На закате лета,
И во сне он кричит им:
- Возьми у него конфету, девочка моя,
И сьешь эту конфету.
Смелее, я уже рядом с тобой...
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела!
Ни объятья невозможны, ни измена.
* * *
Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.
* * *
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро - лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
* * *
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далёко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
* * *
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела -
все равно что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я - не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
* * *
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, - или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
* * *
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
* * *
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
* * *
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
март 1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
