От подошв и камней отстают параллели, как пух.
Марганцовочный мох, на котором пять точек – от шага…
Светлячок, отслоившись от камня, вне кадра потух,
но в зрачках потихоньку зачем-то пытается шамкать.
Не вспугни его словом! – как воздух – с плеча сарафан,
как колени колонии – пластик, зажатый в коленях…
Южносочные звёзды, задумчивой тьмы острова,
нарисуют сквозь пот на щеках светлячковую пену.
Прогореть, промерцать! – то – чешуйкой в велюре волны,
то – укусом в морщинистых выемках царственной тверди…
…Мы шершаво молчим друг о друга, как те валуны,
летаргически спящие в лоне песочных конвертов
боспорийского индекса – генные письма без слов,
что в широтах посеверней в костную пыль отгорели…
В наших смуглых телах ветер гонит венозную соль
по индиговым руслам, по тонким земным параллелям,
от которых отстали когда-то безумно давно,
забежав в безнадёжно перфектный перцовый футурум…
Это – пик, это – центр, это – пульс, это – высшее дно
для двух мяс безъязыких, для двух зарифмованных шкурок.
Нас за шкирку, как щупленьких кошек, берёт Митридат,
затыкая два рта сургучом из небесной кисеи.
И мой голос, пробитый стрелой из чужих скифиад,
распрозраченным адом по травам плывёт в скифиссею…
Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
- Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем,- и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, - идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса - не поймешь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.
Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;
В каменистой Тавриде наука Эллады - и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.
Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена,-
Не Елена - другая, - как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
11 августа 1917, Алушта
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
