Уэллс марсианский писака Герберт
И Рэй журналист-хроникёр Берибрэд,
Стреножив треножник на Землю ступили,
Скафандры свои очищая от пыли.
И плыли над ними кровавые тучи,
И дол устилали дерьмовые кучи,
Приветствовал свистом их умный сурок,
На уши давил металлический рок.
По степи ковыльной ковыль ковылял,
А им показалось он Ваньку валял,
И вынули разом в обиде мортиры,
И гарью пахнуло, и едким эфиром...
Эх, братья-фантасты, то был ваш потомок,
Он жил по законам неписаным Ома,
Он вызрел в долине реки Потомак,
И долго учил его мудрости мак...
Макало светило лучи свои в море,
землёй разливалось печальное горе,
горел и дымился туманом закат,
и сущим казался писакам здесь ад.
Они задрожали в треножник вбежали,
вдавили педали и кнопки нажали,
назад поскакали на родненький Марс,
и гнались за ними пантера и барс!
Косых Семен. В запое с Первомая.
Сегодня вторник. Он глядит в окно,
Дрожит и щурится, не понимая
Еще темно или уже темно.
Я знаю умонастроенье это
И сам, кружа по комнате тоски,
Цитирую кого-то: "Больше света",
Со злостью наступая на шнурки.
Когда я первые стихотворенья,
Волнуясь, сочинял свои
И от волнения и неуменья
Все строчки начинал с союза "и",
Мне не хватило кликов лебединых,
Ребячливости, пороха, огня,
И тетя Муза в крашеных сединах
Сверкнула фиксой, глядя на меня.
И ахнул я: бывают же ошибки!
Влюблен бездельник, но в кого влюблен!
Концерт для струнных, чембало и скрипки,
Увы, не воспоследует, Семен.
И встречный ангел, шедший пустырями,
Отверз мне, варвару, уста,
И - высказался я. Но тем упрямей
Склоняют своенравные лета
К поруганной игре воображенья,
К завещанной насмешке над толпой,
К поэзии, прости за выраженье,
Прочь от суровой прозы.
Но, тупой,
От опыта паду до анекдота.
Ну, скажем так: окончена работа.
Супруг супруге накупил обнов,
Врывается в квартиру, смотрит в оба,
Распахивает дверцы гардероба,
А там - Никулин, Вицин, Моргунов.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
