Взрослые многое терпят.
Обиды, зубную боль,
Голод и холод, и смерти.
Шрамы и раны и вдоль
И поперёк. И по коже.
И по наивной душе.
Взрослые веруют тоже
Не хуже чуднЫх глупышей
В чудо и в Деда Мороза,
В сны, Эльдорадо и фей.
Взрослые веруют тоже
В черствой наивной душе.
Только у них все иначе.
Так назовем - нелегально.
Взрослые тайно плачут,
Когда говорят - все нормально.
Внешне как будто не киснут.
Жизнь их, как строгий учебник.
И отгоняют мысли,
Что прилетит вдруг волшебник
В том голубом вертолете...
Нет - быть того не должно:
Чудо сегодня в пролете,
Чудо лишь только в кино...
Но, если вы вдруг увидете,
Что вдруг один пешеход
В очень растерянном виде
Вдруг под дождем идет
И словно вовсе не видит
Эти холодные капли -
Знать, его кто-то обидел
И он, возможно, плакал.
Плакал, возможно, о нем -
О том, кто его обидел.
И он идет под дождем,
Чтоб его слез не видели.
Вы не пройдите мимо.
Просто спросите: ты как?
В жизни ведь все поправимо.
И он ни просто чудак,
Которому нравится дождь
И вовсе не жаль плащ свой модный.
Дождь только летом хорош,
А так он всегда холодный.
Вы протяните руку
И посмотрите в глаза -
Может, там боль и мука
И вместо капель слеза.
Даже не зная, что делать,
Просто постойте рядом.
Ведь, для большого дела
Достаточно малого взгляда.
Просто, как в чудо, поверьте
В свой согревающий взгляд.
Взрослые многое терпят
И про все это молчат.
Может, и он не расскажет
Про горя безудержный сплин,
Пусть он поймет, что даже
В этом дожде не один.
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
