Сколько вокруг таких, боящихся солнца, ветра и серебра,
прячущихся за затемненными стеклами, с бледною кожей.
Они замечают искры в твоих зрачках, стук у шестого ребра,
они за тобой следят, сливаясь с толпой прохожих.
Они пеленгуют, ты пульсирующая точка на их мониторах,
они ощущают то, что несешь за пазухой, что ценнее жизни -
чужое сердце. И обезумевший от неоновых вспышек город
замер в попытке бегства от реализма.
Они опаснее если сбиваются в небольшие стаи,
они гонят, пока не сдохнешь, пока сам не отдашься в руки.
Опустошат до последней капли. И потом вспоминаешь
что было у тебя там такого что теперь не пережить разлуки.
И поезда как слепые черви ползут к рассвету,
и важное совсем рядом, а ты все не можешь вспомнить.
И голоса, что живут у тебя за спиной, все дают советы,
и тепло покидает линии на ладонях.
Всматриваешься в разноцветные стекла пытаясь найти глаза,
а город все там же, на цепи из двойной сплошной.
И может быть этой ночью над тобой разразиться гроза,
чтоб смыть неизвестную пыль с твоих глаз водой.
И ты по-привычке прислушиваешься, сжимаешь свои ладони,
пряча от всех, от них то, что делало тебя живым,
то, что теперь тебе невозможно вспомнить,
и лучше тихо сойти с ума, чем проснуться таким.
Они жаждут, они всегда начеку, на стреме и на охоте.
Указующий перст направлен в центр твоей груди.
Они улыбаются своими бескровными ртами, и просто все вроде,
что выбирать, отдай и уходи.
А память она живая, она следует дымной тенью, трогает за плечо,
а правила писаны ими, пускай они и следуют им сначала.
А память она же там, у шестого, где еще горячо,
и если приложить ладонь, то услышишь как там стучало.
О, как хороша графоманная
поэзия слов граммофонная:
"Поедем на лодке кататься..."
В пролетке, расшлепывать грязь!
И слушать стихи святотатца,
пугаясь и в мыслях крестясь.
Сам под потолок, недотрога,
он трогает, рифмой звеня,
игрушечным ножиком Бога,
испуганным взглядом меня.
Могучий борец с канарейкой,
приласканный нежной еврейкой,
затравленный Временем-Вием,
катает шары и острит.
Ему только кажется кием
нацеленный на смерть бушприт.
Кораблик из старой газеты
дымит папиросной трубой.
Поедем в "Собаку", поэты,
возьмем бедолагу с собой.
Закутанный в кофточку желтую,
он рябчика тушку тяжелую,
знаток сладковатого мяса,
волочит в трагический рот.
Отрежьте ему ананаса
за то, что он скоро умрет.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
