Сколько вокруг таких, боящихся солнца, ветра и серебра,
прячущихся за затемненными стеклами, с бледною кожей.
Они замечают искры в твоих зрачках, стук у шестого ребра,
они за тобой следят, сливаясь с толпой прохожих.
Они пеленгуют, ты пульсирующая точка на их мониторах,
они ощущают то, что несешь за пазухой, что ценнее жизни -
чужое сердце. И обезумевший от неоновых вспышек город
замер в попытке бегства от реализма.
Они опаснее если сбиваются в небольшие стаи,
они гонят, пока не сдохнешь, пока сам не отдашься в руки.
Опустошат до последней капли. И потом вспоминаешь
что было у тебя там такого что теперь не пережить разлуки.
И поезда как слепые черви ползут к рассвету,
и важное совсем рядом, а ты все не можешь вспомнить.
И голоса, что живут у тебя за спиной, все дают советы,
и тепло покидает линии на ладонях.
Всматриваешься в разноцветные стекла пытаясь найти глаза,
а город все там же, на цепи из двойной сплошной.
И может быть этой ночью над тобой разразиться гроза,
чтоб смыть неизвестную пыль с твоих глаз водой.
И ты по-привычке прислушиваешься, сжимаешь свои ладони,
пряча от всех, от них то, что делало тебя живым,
то, что теперь тебе невозможно вспомнить,
и лучше тихо сойти с ума, чем проснуться таким.
Они жаждут, они всегда начеку, на стреме и на охоте.
Указующий перст направлен в центр твоей груди.
Они улыбаются своими бескровными ртами, и просто все вроде,
что выбирать, отдай и уходи.
А память она живая, она следует дымной тенью, трогает за плечо,
а правила писаны ими, пускай они и следуют им сначала.
А память она же там, у шестого, где еще горячо,
и если приложить ладонь, то услышишь как там стучало.
Я на крыше паровоза ехал в город Уфалей
и обеими руками обнимал моих друзей —
Водяного с Черепахой, щуря детские глаза.
Над ушами и носами пролетали небеса.
Можно лечь на синий воздух и почти что полететь,
на бескрайние просторы влажным взором посмотреть:
лес налево, луг направо, лесовозы, трактора.
Вот бродяги-работяги поправляются с утра.
Вот с корзинами маячат бабки, дети — грибники.
Моют хмурые ребята мотоциклы у реки.
Можно лечь на теплый ветер и подумать-полежать:
может, правда нам отсюда никуда не уезжать?
А иначе даром, что ли, желторотый дуралей —
я на крыше паровоза ехал в город Уфалей!
И на каждом на вагоне, волей вольною пьяна,
«Приму» ехала курила вся свердловская шпана.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
