Тихий океан, нас торпедировали месяц назад...или сотни лет назад, я уже сбился со счёта. Проклятые японские торпеды...вскрыли борт крейсера, как консервную банку, и внутрь новейшего корабля хлынули море и смерть.
Ирония судьбы - зенитный крейсер, посланный сбивать японские пикировщики у Гуадалканала, пал жертвой подводной лодки. Команда уже давно отправилась туда же, под воду, куда нас так решительно пригласили, часть - в лужёных желудках акул, часть - добровольно и добросовестно сойдя с ума и прыгнув за борт спасательного плотика. Остался я (один?) и теперь уже не знаю - хочу ли я больше увидеть землю, или лестницу на небеса, пусть даже самые захудалые. Вполне возможно, что мне уже всё равно, и, что самое страшное - меня это не пугает.
...история абсолютно реальна. Крейсер "Джуно", потоплен в ноябре 1942 японской подводной лодкой, по стечению обстоятельств спасательные работы не проводились. Погибло более 700 человек, спасено 10.
Этот стих - про пропавших без вести с "Джуно", про затерянных в океане.
Ты всё ещё помнишь, как ночь шевелилась в сиреневом сумраке?
Как борт прогрызала волна?
Спасательный бот дрейфовал; на борту почти все уже умерли,
А тем, кто остался, в глаза плотоядно смотрела луна.
А те, кто остался - похожи на жёлтые листья осенние,
Им не повезло - они слишком сильны, чтобы взять и вот так -
От жажды, тоски и застывшего в тропиках времени...
Уйти. И теперь их покрыли солёная липкая плёнка и мрак.
Жара. Даже ночью - жара, видно небо решило заранее,
Что здесь уже много воды и не будет дождливо и ветренно;
Акулий плавник под луной заблестел светогранями -
Почти равнобедренный.
И чайки - гиены далёких морей, как летучие белые флаги,
Живым предложили почётную сдачу, военные почести,
Сьедая ушедших и тех, кто готовился только уйти,
Стирая свои имена с пожелтевшей бумаги.
Когда мы остались вдвоём, ты не помнишь? Возможно, неделю
Уже. Мы с тобой говорим о погоде, я полон здоровья и сил.
С таким собеседником всё нипочём, даже то, что обильно потею,
И секс свой последний с шалавой в отеле уже подзабыл.
Одно только "но" - ты живёшь только в найденном мною на палубе зеркале.
И что же, выходит тогда, будто я - это ты? Или ты - это я? Ты мне только не ври.
Тогда почему у меня так лицо исковеркано
Как маска безумца? и вот ещё что...
Почему мои губы и руки в засохшей крови?
За Москва-рекой в полуподвале
Жил высокого роста блондин.
Мы б его помянули едва ли,
Кабы только не случай один.
Он вставал удивительно поздно.
Кое-как расставался со сном.
Батарея хрипела гриппозно.
Белый день грохотал за окном.
Выпив чашку холодного чаю,
Съев арахиса полную горсть,
Он повязывал шарф, напевая,
Брал с крюка стариковскую трость.
Был он молод. С лохматой собакой
Выходил в переулки Москвы.
Каждый вправе героя гулякой
Окрестить. Так и было, увы.
Раз, когда он осеннею ночью
Интересную книгу читал,
Некто белый, незримый воочью,
Знак смятенья над ним начертал.
С той поры временами гуляка
Различал под бесплотным перстом
По веленью незримого знака
Два-три звука в порядке простом.
Две-три ноты, но сколько свободы!
Как кружилась его голова!
А погода сменяла погоду,
Снег ложился, вставала трава.
Белый день грохотал неустанно,
Заставая его в неглиже.
Наш герой различал фортепьяно
На высоком одном этаже.
И бедняга в догадках терялся:
Кто проклятье его разгадал?
А мотив между тем повторялся,
Кто-то сверху ночами играл.
Он дознался. Под кровлей покатой
Жили врозь от людей вдалеке
Злой старик с шевелюрой косматой,
Рядом - девушка в сером платке.
Он внушил себе (разве представишь?
И откуда надежды взялись?),
Что напевы медлительных клавиш
Под руками ее родились.
В день веселой женитьбы героя
От души веселился народ.
Ели первое, ели второе,
А на третье сварили компот.
Славный праздник слегка омрачался,
Хотя "Горько" летело окрест, -
Злой старик в одночасье скончался,
И гудел похоронный оркестр.
Геликоны, литавры, тромбоны.
Спал герой, захмелев за столом.
Вновь литавры, опять геликоны -
Две-три ноты в порядке простом.
Вот он спит. По январскому полю
На громадном летит скакуне.
Видит маленький город, дотоле
Он такого не видел во сне.
Видит ратушу, круг циферблата,
Трех овчарок в глубоком снегу.
И к нему подбегают ребята
Взапуски, хохоча на бегу.
Сзади псы, утопая в кюветах,
Притащили дары для него:
Три письма в разноцветных конвертах -
Вот вам слезы с лица моего!
А под небом заснеженных кровель,
Привнося глубину в эту высь,
С циферблатом на ратуше вровень
Две-три птицы цепочкой.
Проснись!
Он проснулся. Открытая книга.
Ночь осенняя. Сырость с небес.
В полутемной каморке - ни сдвига.
Слышно только от мига до мига:
Ре-ре-соль-ре-соль-ре-до-диез.
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
