Кипяток, браток, не всегда горяч.
Закипел - бурлит, постоял – остыл.
И хотелось бы напрямки и вскачь,
Да вот пыл пропит, да и был ли пыл…
Мир стал другим, зависимо тревожным…
От ВВП до рейтингов продаж.
В нем все возможно, если осторожно,
Но как-то сложно… плюс ажиотаж.
От «тех» конфет остался только фантик,
А мы и не заметили, а жаль.
В какой из дней отринутый романтик
Ушел из нас в заоблачную даль.
Быть может, образ высосан из пальца,
Но человеку грустно от того,
Что больше нет «летучего голландца»
И даже отражения его.
Но корабли отходят от причалов,
А проводив - их кто-то будет ждать.
У ожиданий женское начало,
Оно болит, ему не привыкать.
***
Привет, Москва! Знакомые все лица.
А я-то думал, что заехал в тишь.
Ты, как всегда, великая столица,
Не очень-то к чужим благоволишь.
Гляжу, растешь - краев уже не видно.
Ползешь, как спрут, из обода кольца,
Но холодна, а стало быть, фригидна,
Расплывчата, а значит без лица.
Сколь красоты в тебе, столь и уродства,
Как у девчонки с трудною судьбой.
А может, просто я не вижу сходства
С той прежней, белокаменной, тобой.
Здесь жизнь бурлит, и все такое типа…
Ириха, Кот… Ну как вас не любить!
Вот только жаль, не пересекся с Ипой.
Мы с ним нашли б, о чем поговорить.
Гуд бай, Москва! Ты выглядишь устало,
Мой литер в Питер скоро отойдет.
Бомбила, жми на площадь трех вокзалов,
Глядишь, успеем. С песнями, вперед.
***
Вроде все как обычно, до мелких деталей привычно,
Только в этом порту все привычное больше не греет.
Суета, маета и развал в отношениях личных,
Уходя в пустоту и глубокое скоро мелеет.
Все не так и не то… в тупиках не сыскать разворота.
А в глаза и дела затесалась промозглая стылость,
И чудак-человек возвращается в точку отсчета,
Замечая по ходу, насколько там все изменилось.
Позади виражи и кураж, и бенгальские свечи.
Белозубый оскал и глаза голубого разлива.
Так запойный алкаш понимает однажды под вечер:
Никогда «вдрабадан» не бывать ему больше счастливым.
Ну и пусть, да и ладно - подумаешь невидаль-счастье.
Нам итак перепало с лихвою, солить его что ли.
Даже небо светлеет, как правило, после ненастья,
А черёд облегчения следует только за болью.
В жизни полный… «интим», а живущий подводит итоги,
Как не взбалтывай муть, а на дне остается осадок.
Да увидь же, кретин, наконец, и другие дороги.
Нужно просто посметь взять «быка за рога»... и порядок.
Жми с востока на запад, а хочешь – от севера к югу.
И не надо бояться в пути потеряться – прорвешься.
Продирайся к истокам из рамок обрыдшего круга
И вернешься другим, если только однажды вернешься…
***
Территория «Z» – это бред моего самотворчества.
Подвязался однажды, да так и остался со мной…
Он похож на портрет расслоенного вдребезги общества
На вопросы из вне выдвигающий свой… А на кой?
Наваждению лет аккурат, как и мне, от рождения
Иногда в январях, во вчера вечера отпустив,
Я тону в зеркалах, где бухое моё отражение
Обрамляет в слова заблудившийся в струнах мотив.
Это «нечто» не сон, а присущее пьющему качество.
Кто-то скажет вдогон, и какой в этом качестве прок.
Успокойся, пижон, тень – не клон, а фантом – не чудачество.
Здесь любой из сторон отведен обозначенный срок.
- Шо за шок, корешок? Здрасьти, голое ваше высочество.
От огней-фонарей сиганув в пошатнувшийся быт,
Откровенно хамит, опростав стакашок, одиночество,
Толи что-то смекнув, толи, попросту делая вид.
- Раскатаем клубок из тревог не мытьем, значит кАтантьем.
В баню мысли о смысле. Кой хрен разгонять порожняк?
До утра перетрем и начнем – рукава-то закатаны.
И споем, и станцуем, и все будет просто ништяк!
А за темными стеклами новое утро рисуется.
И маячат дела, а Садовая снегом бела…
- Отвали, визави! Се ля ви – и не нужно сутулиться
Каждый день и не лень, провожая меня до угла.
- Зазубри, что однажды у каждого есть обстоятельства:
Тет-а-тет при луне, третьих – нет, только ты и рассвет.
А по краю черта, за которой порог невмешательства,
Отведенная только тебе… территория Z.
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
