Кипяток, браток, не всегда горяч.
Закипел - бурлит, постоял – остыл.
И хотелось бы напрямки и вскачь,
Да вот пыл пропит, да и был ли пыл…
Мир стал другим, зависимо тревожным…
От ВВП до рейтингов продаж.
В нем все возможно, если осторожно,
Но как-то сложно… плюс ажиотаж.
От «тех» конфет остался только фантик,
А мы и не заметили, а жаль.
В какой из дней отринутый романтик
Ушел из нас в заоблачную даль.
Быть может, образ высосан из пальца,
Но человеку грустно от того,
Что больше нет «летучего голландца»
И даже отражения его.
Но корабли отходят от причалов,
А проводив - их кто-то будет ждать.
У ожиданий женское начало,
Оно болит, ему не привыкать.
***
Привет, Москва! Знакомые все лица.
А я-то думал, что заехал в тишь.
Ты, как всегда, великая столица,
Не очень-то к чужим благоволишь.
Гляжу, растешь - краев уже не видно.
Ползешь, как спрут, из обода кольца,
Но холодна, а стало быть, фригидна,
Расплывчата, а значит без лица.
Сколь красоты в тебе, столь и уродства,
Как у девчонки с трудною судьбой.
А может, просто я не вижу сходства
С той прежней, белокаменной, тобой.
Здесь жизнь бурлит, и все такое типа…
Ириха, Кот… Ну как вас не любить!
Вот только жаль, не пересекся с Ипой.
Мы с ним нашли б, о чем поговорить.
Гуд бай, Москва! Ты выглядишь устало,
Мой литер в Питер скоро отойдет.
Бомбила, жми на площадь трех вокзалов,
Глядишь, успеем. С песнями, вперед.
***
Вроде все как обычно, до мелких деталей привычно,
Только в этом порту все привычное больше не греет.
Суета, маета и развал в отношениях личных,
Уходя в пустоту и глубокое скоро мелеет.
Все не так и не то… в тупиках не сыскать разворота.
А в глаза и дела затесалась промозглая стылость,
И чудак-человек возвращается в точку отсчета,
Замечая по ходу, насколько там все изменилось.
Позади виражи и кураж, и бенгальские свечи.
Белозубый оскал и глаза голубого разлива.
Так запойный алкаш понимает однажды под вечер:
Никогда «вдрабадан» не бывать ему больше счастливым.
Ну и пусть, да и ладно - подумаешь невидаль-счастье.
Нам итак перепало с лихвою, солить его что ли.
Даже небо светлеет, как правило, после ненастья,
А черёд облегчения следует только за болью.
В жизни полный… «интим», а живущий подводит итоги,
Как не взбалтывай муть, а на дне остается осадок.
Да увидь же, кретин, наконец, и другие дороги.
Нужно просто посметь взять «быка за рога»... и порядок.
Жми с востока на запад, а хочешь – от севера к югу.
И не надо бояться в пути потеряться – прорвешься.
Продирайся к истокам из рамок обрыдшего круга
И вернешься другим, если только однажды вернешься…
***
Территория «Z» – это бред моего самотворчества.
Подвязался однажды, да так и остался со мной…
Он похож на портрет расслоенного вдребезги общества
На вопросы из вне выдвигающий свой… А на кой?
Наваждению лет аккурат, как и мне, от рождения
Иногда в январях, во вчера вечера отпустив,
Я тону в зеркалах, где бухое моё отражение
Обрамляет в слова заблудившийся в струнах мотив.
Это «нечто» не сон, а присущее пьющему качество.
Кто-то скажет вдогон, и какой в этом качестве прок.
Успокойся, пижон, тень – не клон, а фантом – не чудачество.
Здесь любой из сторон отведен обозначенный срок.
- Шо за шок, корешок? Здрасьти, голое ваше высочество.
От огней-фонарей сиганув в пошатнувшийся быт,
Откровенно хамит, опростав стакашок, одиночество,
Толи что-то смекнув, толи, попросту делая вид.
- Раскатаем клубок из тревог не мытьем, значит кАтантьем.
В баню мысли о смысле. Кой хрен разгонять порожняк?
До утра перетрем и начнем – рукава-то закатаны.
И споем, и станцуем, и все будет просто ништяк!
А за темными стеклами новое утро рисуется.
И маячат дела, а Садовая снегом бела…
- Отвали, визави! Се ля ви – и не нужно сутулиться
Каждый день и не лень, провожая меня до угла.
- Зазубри, что однажды у каждого есть обстоятельства:
Тет-а-тет при луне, третьих – нет, только ты и рассвет.
А по краю черта, за которой порог невмешательства,
Отведенная только тебе… территория Z.
Еще далёко мне до патриарха,
Еще на мне полупочтенный возраст,
Еще меня ругают за глаза
На языке трамвайных перебранок,
В котором нет ни смысла, ни аза:
Такой-сякой! Ну что ж, я извиняюсь,
Но в глубине ничуть не изменяюсь.
Когда подумаешь, чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской.
Я как щенок кидаюсь к телефону
На каждый истерический звонок.
В нем слышно польское: "дзенкую, пане",
Иногородний ласковый упрек
Иль неисполненное обещанье.
Все думаешь, к чему бы приохотиться
Посереди хлопушек и шутих, -
Перекипишь, а там, гляди, останется
Одна сумятица и безработица:
Пожалуйста, прикуривай у них!
То усмехнусь, то робко приосанюсь
И с белорукой тростью выхожу;
Я слушаю сонаты в переулках,
У всех ларьков облизываю губы,
Листаю книги в глыбких подворотнях --
И не живу, и все-таки живу.
Я к воробьям пойду и к репортерам,
Я к уличным фотографам пойду,-
И в пять минут - лопаткой из ведерка -
Я получу свое изображенье
Под конусом лиловой шах-горы.
А иногда пущусь на побегушки
В распаренные душные подвалы,
Где чистые и честные китайцы
Хватают палочками шарики из теста,
Играют в узкие нарезанные карты
И водку пьют, как ласточки с Ян-дзы.
Люблю разъезды скворчащих трамваев,
И астраханскую икру асфальта,
Накрытую соломенной рогожей,
Напоминающей корзинку асти,
И страусовы перья арматуры
В начале стройки ленинских домов.
Вхожу в вертепы чудные музеев,
Где пучатся кащеевы Рембрандты,
Достигнув блеска кордованской кожи,
Дивлюсь рогатым митрам Тициана
И Тинторетто пестрому дивлюсь
За тысячу крикливых попугаев.
И до чего хочу я разыграться,
Разговориться, выговорить правду,
Послать хандру к туману, к бесу, к ляду,
Взять за руку кого-нибудь: будь ласков,
Сказать ему: нам по пути с тобой.
Май - 19 сентября 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
